Не ездить в Аврувию?
Но отец скучает и хочет видеть меня. За что я буду его мучить? Да и
Так поехать?
Но как быть с наказанием, которое я выбрала для себя год назад?
По асенским законам аристократа осудить невозможно. Но тем строже должны мы следить за собой. Если даже боги заранее простили все мои проступки ради древности моей крови, то я все равно отвечаю перед собой за смерть Энгуса.
А уехать из столицы во второй раз будет очень тяжело. Асены слишком непохожи на другие народы, а потому мы можем быть счастливы только на своей земле, среди своих. Известно, как страдает человек, если ему отрежут руку. Ну а что происходит с самой рукой? Она просто гниет и распадается.
Посоветоваться с верховной жрицей Храма?
Но она так по-детски благоговеет перед деньгами, которые я плачу за стол и кров, что позволит мне любую вольность.
За год я так и не решила, как относиться к своим новым сестрам. Я уважала их отвагу. Они рискнули в одиночку, без помощи мужчин обосноваться на чужой земле и служить своей богине вдали от родины. Они избавили ближайшие деревни от необходимости кормить две дюжины девочек-сирот. И поверьте, быть послушницей гораздо лучше, чем нахлебницей без приданого. Да и сама я была им многим обязана. Но их вера все же не казалась мне наилучшей.
В Храме Тишины поклонялись мудрой провидице Балле, и жрицы с пророческими способностями ценились особенно высоко. Вероятно, оттого эти женщины были склонны к нездоровому любопытству, а именно в те минуты, когда их осенял Дар Ясновидения, они частенько казались мне обыкновенными деревенскими кликушами.
Тут я заметила, что нашла способ не думать о своих печалях, перемывая кости своим благодетельницам.
Попеняв себе за злоязычие, я села писать письмо нашему ювелиру. Что бы я ни решила, но нет никакой причины лишать новобрачных их подарка.
Разумеется, я поехала. Силы воли мне всегда не хватает.
Портниха за два дня создала нечто скромное, но достойное, из темного бархата цвета старого дерева (было бы излишне являться на свадьбу в черном). Мне даже не пришлось лишний раз приезжать в столицу — все мои мерки она помнила хорошо. А вот отцовского посланника я вконец загоняла. Отец на радостях прислал за мной наш экипаж, так что я не торопилась и оказалась в городе уже в сумерках. Возница был мне также незнаком, болтать попусту не хотелось, и я смотрела на город.
Высоко в небе покачивалась узкая сверкающая лодочка молодого месяца. Нагревшиеся за день камни домов понемногу отдавали тепло. Колеса подскакивали на брусчатке, и свет фонаря выхватывал из темноты то пробившийся меж камней стебель травы, то бегущего по своим делам кота, то светлые завитки стружки, которые гнал от корабельных сараев ветер.
Столица казалась брошенной, опустевшей. В ней жили сейчас лишь тени и тайны. Неудивительно, что аристократы играют свои свадьбы ночью.
В саду горели в каменных чашах золотые шары саремы, отчего тени казались еще гуще, воздух теплее и слаще, а лица становились какими-то зыбкими.
Приехавшие ранее гости бродили, беседуя меж собой, по неосвещенным дорожкам, на мгновение вспыхивали их ярко-красные, синие, зеленые накидки и снова уходили в темноту.
Зато Алов и Фергус встречали гостей, стоя буквально в кольце огней.
Жаль, что я не могла показать новобрачных девочкам из Храма. Они, наверное, решили бы, что видят короля и королеву эльфов. Он — смуглый, черноволосый, в синем с серебром камзоле. Она — зеленоглазая, белокожая в светло-желтом парчовом платье (в цвет опалов Дома Дирмеда). Волосы цвета лесного меда собраны на затылке тяжелым узлом, так что ей приходится чуть-чуть откидывать голову.
Красивая пара. Впрочем, по-другому и быть не может. Мы, аристократы, не можем себе позволить хоть на мгновение показаться безобразными.
Послушницы не отрывали бы от жениха с невестой глаз. Но у асенов странные вкусы.
Пока я шла по дорожке меж двух рядов горящих светильников, в спину мне воткнулось не меньше дюжины взглядов.
Я постаралась их не замечать и поспешно протянула Алов и Фергусу шкатулку с подарком.
На черном бархате лежали два серебряных перстня с аквамаринами, мужской и женский. Фергус, как и все мужчины нашего Дома, добывал средства к жизни морской торговлей, а, согласно древней Азбуке Камней, аквамарин предохраняет мужчин от морской болезни и женщин от утренней тошноты.
Намек был понят, и они расхохотались.
— Ах, Кайрен, как нам тебя не хватало! — воскликнула Алов. — Вечно ты что-нибудь придумаешь!
Непонятно было, что она имеет в виду: аквамарины или кулон с аметистами на моей шее, от которого она не отрывала глаз.
Аметист, согласно все той же Азбуке, знак одиночества и удаления от мира. Глядя на него, Алов, верно, вспоминала о моем распутстве и искуплении, и ей было сладко и страшно.
— Я очень дорожу тем, что ты приехала к нам, Кай, — сказал Фергус просто. — Я знаю, что любой подарок из твоих рук принесет нам удачу.
— А я знаю, что вы сами принесете удачу друг другу, — ответила я.
По счастью, приезд новых гостей отвлек всеобщее внимание от порочной Кайрен. А то у меня уже кости таяли от их взглядов. Я тут же скрылась в тени старого каштана и осмотрелась, разыскивая отца. Однако его пока не было видно.
А четверо гостей, что поднимались сейчас по аллее, и в самом деле выглядели очень странно.
Первый — молодой широкоплечий мужчина, одетый на тардский манер, но без обязательных для знатного тарда массивных золотых безделушек. Волосы у него были совсем светлые, лицо грубоватое, но добродушное. А в каждом движении видна гибкость и свобода. Для асена такая походка была бы естественной (вернее, заученной с пеленок), но среди тардов так двигались только опытные воины.
Я подумала, что немало асенских девиц уже видят себя скачущими верхом ранним утром по росистой траве бок о бок с этим симпатичным тардом.
А вот трое других грацией не отличались. Один из них — мужчина средних лет — носил широкий темный кафтан, совершенно скрадывавший его фигуру. Следом, сложив руки на животе, опустив головы, шли две женщины — пожилая и молодая, в одинаковых серых платьях, отделанных белым кружевом.
Это были цереты, народ, носивший лишь черное и серое, цвета позора и траура. Сами они утверждали, что лишь эти цвета пристали благочестивым людям.
Никто особенно не удивился тому, что на свадьбу аристократов приглашены тард и целое церетское семейство. Похоже, в мое отсутствие в Аврувии начались какие-то серьезные перемены.
Тард поклонился хозяевам и протянул им свой подарок. Шкатулка была чуть побольше моей, в ней лежали странные изогнутые палочки и еще что-то слишком маленькое для того, чтобы я разглядела. Зато Алов увидела
— Фергус, — промолвила она тихо и испуганно, — посмотри, здесь же серьги.
Тард тоже забеспокоился. Он догадался, что совершил какой-то промах, только никак не мог понять какой. Откуда ему было знать, что на земле асенов серьги дарит только жених невесте — чтобы они звенели ей на ушко о его любви.
Фергус избавил от замешательства их обоих:
— Да, серьги, и чудесные. Я никогда еще не видел такой тонкой работы по дереву, да и Алов тоже. Я даже опасаюсь, не предпочтет ли она ваш подарок моим опалам. Впрочем, ей решать. А пока, дружище, скажите, что мне делать с этими трубочками?
— В западном княжестве их набивают порошком, поджигают, глотают дым и проводят время с приятностью, -пояснил тард. — Я обучу вас этому развлечению, если пожелаете. Если нет, пусть они просто будут в вашей коллекции диковин.
Вокруг одобрительно загудели. Для тарда он говорил на редкость складно.
