Йорг зябко передернул плечами:
— Пошли, Ражден, поздно уже. Нам завтра к Законоговорителю, не забыл? Будем перед ним глазами спросонок хлопать, ровно две совы.
Эврар, Законоговоритель Линкариона, принял нас назавтра поутру и уделил нам едва ли больше четверти часа. К этому времени я уже знал все о его заботах (если кто подумал, что я в Гавани только разминал кулаки, то он здорово ошибся), а потому простил законнику столь нелюбезный прием.
Эврар числил в своих предках Меченосцев, освободивших некогда Линкарион от тардов и ашенов, собственно, из его семейства вышли первые церетские владетели этой земли. Однако сам Эврар сидел сейчас на краешке трона, и этот трон из-под него потихоньку вытаскивал здешний Совет Лучших, состоящий, как нетрудно догадаться, в основном из удачливых торговцев и хозяев кораблей. Разумеется, ходили упорные слухи о том, что по жилам многих из здешних Лучших течет не только истинная, церетская, но и тардская или даже ашенская кровь. Поначалу Совет, радея якобы о пользе бедных горожан, выкупил у прадедушки Эврара земли городского посада. Затем Эвраров отец вынужден был расстаться со Средним Городом — землями вокруг Гавани. Городские цеха и корабельщики дружно поднимали цены, а Законоговоритель должен жить на широкую ногу, подкармливать бедняков и щедро жертвовать на Храмы. Так что семья Эврара была вынуждена распродавать свои земли, только чтобы не идти по улицам с сумой.
Теперь Эврар владел лишь Новым Городом (сто шагов в длину, сто в ширину) и маленьким поселком в самом устье залива на выходе в море. Но все знали, что город не успокоится, пока не отберет и это. Линкариону больше не нужны были князья, пусть даже они назывались Законоговорителями, город хотел свободы, свободной торговли, его пленяли разговоры о корабельном союзе, основанном на одном из ашенских островов, о защите и неслыханных торговых привилегиях, которые этот союз обещал своим членам. И по всему по этому Эврар ждал сейчас от Законоговорителя Тароса более действенной помощи, нежели два желторотых рыцаря. А потому он без долгих разговоров отправил нас еще дальше на север, в Каларис — Оленье Городище, самую северную миссию Людей Слова. Туда, где среди поселений диких, не принявших еще сердцем Огонь тардов строился сейчас новый Храм. Нам предстояло вместе с тамошней дружиной оберегать покой его Строителей.
Выйдя от Законоговорителя, мы долго и с возмущением беседовали о том, до какой низости дошел здешний Совет, променявший заветы Лаура и Раждена на презренную монету. Не сошлись мы в одном. Я полагал, что это дикая кровь тардов развратила сердца линкарионцев, Йорг же был твердо уверен, что дело не обошлось без темного колдовства Людей Пепла.
Глава 4
Я слышу во сне, как поют мечи в ножнах. Это похоже на глухой шелест или гул, идущий из глубины, он то и дело прерывается короткими резкими вскриками, будто сталь задыхается от нетерпения. Что-то хлопает раз, другой, я слышу перестук десятка бегущих ног, и тут сон, отхлынув, оставляет меня в темноте, потом кто-то распахивает дверь и кричит:
— Южане, вставайте! Храм горит! Тарды во дворе!
Мы с Йоргом вскакиваем. За окном столб пламени — горит сторожевая башня. Похватав оружие, сбегаем вниз по лестнице. По двору мечется дюжина всадников в коротких кольчугах. Здесь же вся линкарионская дружина — в спешке, в суматохе каждый бросается навстречу ближайшему врагу. Над моей головой свистит сталь. Я отражаю удар, не успев даже увидеть лица напавшего тарда, хочу стащить его с коня, но тут слышу голос Йорга: «Обернись!» Отскакиваю назад, чудом избежав удара в шею, и скрещиваю мечи уже с новым противником. Все это больше похоже на пляску на канате, чем на бой. Нас почти вдвое больше. Тарды сбились в кучу, отступают, трое из них уже лежат на земле. Мы бросаемся наперерез, хотим закрыть ворота, но пришельцы вытаскивают из-за спины короткие луки и осыпают нас стрелами. Приходится прятаться за стены. Тарды ускакали. Служители Храма пытаются потушить огонь. У малыша Йорга течет по щеке кровь. Он небрежно обтирает ее краем ладони.
— В погоню! Не дадим им уйти!
Мы бежим к конюшням. Вороной тоже только что проснулся. Он храпит, вскидывает голову, не хочет брать удила. Приходится зажать ему ноздри. На седло у меня уже нет времени. Вскакиваю прямо Вороному на спину и мчусь вместе со всеми в непроглядную темень.
Кто— то из линкарионцев кричит на скаку:
— Берите их живыми! За каждого пленного Наставник вам заплатит!
Мы врываемся в тардский поселок. Снова хлопают двери, вспыхивают факелы. Мужчины выскакивают нам навстречу, и я кричу от радости: они не бегут, они будут сражаться! Загорелись соломенные крыши, и вот мы уже можем увидеть своих врагов. И снова то же, что было в Оленьем, только мы и тарды поменялись местами. Свист-лязг, свист-лязг. Иногда меч глухо вздыхает, встречая на своем пути вместо стали живую плоть. Я пока что невредим, наверное, потому, что сражаюсь почти не думая. Однако мне удается оглушать тардов, а не убивать. Мы здесь не для этого. Защитники поселка один за другим валятся в грязь или разбегаются. Наши дружинники врываются в дома. На пороге одного из них я вижу высокого грозного на вид тарда. Он стоит, закрывая спиной дверь, и так ловко орудует мечом, что никому из наших не удается его достать. Двоим уже пришлось отскочить, зажимая раны. Я пробираюсь туда, опускаю меч в ножны, выхватываю из-за пояса цепник. Кричу тарду:
— Эй! Смотри сюда!
Он оборачивается, замахивается. Я прыгаю в сторону, меч тарда свистит где-то около уха, но я все уклоняюсь и раскручиваю цепник. Цепь обвивается вокруг его руки, и я, что есть силы, дергаю рукоять на себя. Он роняет меч, падает на землю, хватается целой рукой за мой сапог, пытается также сбить меня с ног. Но я бью его рукоятью по голове, и он затихает.
Мне до смерти хочется узнать, что так яростно защищал этот тард. Я вспрыгиваю на крыльцо, распахиваю дверь и невольно делаю шаг назад: со всех сторон на меня смотрят десятки лиц — мужчины, женщины, дети, львы, волки, птицы. В отблесках огня в первое мгновение они кажутся живыми, и лишь потом я понимаю, что это деревянные куклы. Однако шагнуть за порог я так и не решаюсь.
Бой окончен. Деревня догорает. Йорг находит меня и приводит Вороного. Я взваливаю на спину коню мое связанное приобретение. У Йорга добыча не хуже: он сумел заначить два серебряных браслета. Дружинники тоже посовали за пазуху кто что схватил. Остальное здешнее добро пойдет, разумеется, Храму.
Светает. Мы возвращаемся домой по болотистым линкарионским низинам. В кустах перекликаются перепуганные птицы. Я напоминаю себе о том, что впервые побывал в настоящем бою и не оплошал, но, кроме усталости, ничего не чувствую. Удивляюсь, что совсем не ощущаю тяжести брони, и только тут замечаю, что на самом деле на мне лишь кожаная подкольчужная куртка Йорга. Мне она безнадежно коротка, руки торчат из рукавов. Я вспоминаю, как мы сегодня метались впотьмах по комнате, и меня разбирает хохот. Едва не падаю на своего тарда, тыкаюсь лицом в гриву Вороного, не могу остановиться.
Наконец я перевожу дух, смахиваю слезы и хлопаю пленника по плечу:
— Не вешай нос, дружище! Благодаря мне в сердце твоем скоро зажжется Огонь! И вообще начнется всякая благодать.
Теплым осенним вечером я сижу на храмовой стройке, на необструганном еще бревне, привалившись спиной к нагретой солнцем стене, и тайком наблюдаю за человеком под навесом. Сапоги по щиколотку тонут в свежих пахучих опилках.
Время от времени человек чувствует мой взгляд и оборачивается. Тогда я быстро отвожу глаза и, подобрав с земли пару щепок потяжелее, пытаюсь ими жонглировать или принимаюсь крутить на пальце серебряный перстень с осколком саремы, затвердевшей душистой смолы с островов, подарок Эно из Лорики, верховного Наставника Калариса.
Первый храм в Каларисе был построен без малого сто лет назад, и с тех пор горел едва ли не каждый год. В этот раз серьезно пострадала лишь сторожевая башня. А вот двумя годами раньше, по весне, молния ударила в купол самого Храма и почти весь Каларис выгорел дотла. Линкарионцы, молодые рыцари из ближайших поместий, в один голос уверяют, что молния прилетела не с неба, а из соседнего леса.
Так это было или нет, но Наставник Эно поклялся повторить подвиг древнего тардского императора и,
