разговоров воздержался.
Мой вчерашний поход в жилище Цибулькиной был не напрасен, благодаря ему я знала, куда смотрят окна этой квартиры, – во двор. По логике, туда же должно было выходить хотя бы одно окно соседней квартиры.
– Раз, два, три, четыре, пять, – быстро пересчитала я глазами этажи. – Вышел зайчик погулять!
«Зайчик» мой с понуро обвисшими ушками-хвостиками стоял на подоконнике, выглядывая в открытую форточку. Узрев меня, Алка неуверенно улыбнулась и помахала рукой.
– Сиди, сиди, не дергайся! – злорадно сказал кто-то.
Я обернулась и увидела на лавочке с хорошим видом на «зайчика» невысокую полную женщину в желтом купальнике поверх эластичных штанишек цвета абрикоса и оранжевых шлепках. Яркий наряд не выглядел самодостаточным, во всяком случае, я на месте шаровидной женщины не стала бы делать из себя посмешище, разгуливая по улицам в карнавальном костюме резиновой уточки. Похоже было, что дама опрометью выскочила из дома, прервав занятия гимнастикой, и я закономерно заподозрила в ней порывистую соседку Цибулькиной. Небось, заперла мою подружку в доме и убежала во двор встречать милицию, партизанка!
– Добрый день! – вежливо сказала утица, встретив мой внимательный взгляд.
– Нихт ферштейн! – ответила я, решив для пущей конспирации закосить под иностранку.
Не желая, чтобы во мне заподозрили сообщницу криминальной личности, подпрыгивающей на подоконнике пятого этажа, как нетерпеливый самоубийца, я наморщила лоб и с поддельным германским прононсом озабоченно спросила:
– Где есть Зеленая штрассе?
– Зеленые трусья? – по-своему услышала меня бабулька, развешивающая мокрые тряпки на веревках бельевой площадки. И заволновалась: – А чего это ты моими трусьями интересуешься?
– Нихт, нихт! – я замотала головой, выбрасывая из нее мысль о том, что неплохо было бы послать эту старую кошелку с ее зелеными трусами прямиком в Гринпис (в Алкином представлении). – Зеленая штрассе! Штрассе! У-лит-са!
– Ах, тебе улица Зеленая нужна! – сообразив, что я не покушаюсь на интимные предметы ее гардероба, подобрела бабка. – Зеленая далече отсюда, на втором троллейбусе ехать надо. Цвайн троллейбус, марш, марш!
– Данке! – сказала я, защипнув пальчиками юбку и изобразив подобие книксена, после чего поспешила ретироваться.
Бабка в спину ласково назвала меня глупой немчурой, а Трошкина со своего подоконника посмотрела, как на сущую идиотку. Она так и сказала мне, когда я из-за ближайшего угла позвонила ей на мобильник:
– Идиотка, ты что за представление там устроила?
– Сама ты балда! – не осталась в долгу я. – Брось ругаться, лучше посмотри в окно на коротышку в желтом купальнике и скажи, не она ли тебя пленила?
– Она самая! – без заминки ответила Алка. – Это соседка Цибулькиной. Представляешь, ей какой-то анонимный гоблин позвонил и настучал на Зяму! Заявил, что Цибулькину убил ее близкий друг, художник- дизайнер, но имени не назвал, а тут я пришла в той же роли, вот тетя и обмишулилась.
– Подробности потом, – оборвала ее я. – У тебя там в кухне сковородка найдется? Живо поставь ее на огонь.
– Думаешь, самое время подкрепиться?
– Думаю, самое время делать ноги! Не болтай попусту, бегом на кухню и устрой там хорошее задымление, а я тут подниму панику.
– Хочешь, чтобы хозяйка вызвала пожарных? Думаешь, они приедут раньше, чем милиция? – оживилась подружка. – Кузнецова, ты голова! Отлично придумала, пожарным ведь и двери ломать разрешается, тут-то я и улизну под шум волны из брандспойта!
В трубке пошли гудки. Не сомневаясь, что дипломированный режиссер театрализованных представлений сумеет создать по моему сценарию впечатляющий спектакль, я быстрым шагом обошла дом и спряталась за какой-то древней голубятней так, чтобы видеть и двор, и окно Алкиной тюрьмы. Не прошло и минуты, как в квартире на пятом этаже громыхнуло, и из форточки повалил густой дым. Он имел пугающий черный цвет и осыпался густыми хлопьями копоти.
– Что она там запалила? – с веселым изумлением пробормотала я.
Похоже было, что в квартире на пятом этаже взорвалась смоловарня. Для полноты картины не хватало красиво падающего вниз асфальтоукладочного катка, покореженного взрывом.
– Пожар! – звонким голосом пионерской звеньевой выкрикнула в форточку Трошкина.
– Гори-и-им! – присев, истошно заорала бабка – любительница белья экологических цветов.
Дамочка в купальнике громко ахнула и вскочила с лавочки. Мобильник у нее был с собой, и она тут же приложила его к уху, но разговор провела уже на бегу. Похоже было, что энергичная женщина не собирается дожидаться приезда брандмейстеров в отдалении от очага возгорания. Зажав в кулаке мобильник на манер оружия пролетариата – булыжника, она во все лопатки припустила к подъезду. Я побежала за ней.
– Тебе же сказали, бестолочь германская, Зеленая в другой стороне! – сердито крикнула мне бабка- гринписовка, когда я пробегала мимо.
– Хенде хох! – рявкнула в ответ я, и так это у меня хорошо получилось, что старуха безропотно повиновалась.
Под тревожный колокольный звон загремевшего на асфальт эмалированного таза я ворвалась в прохладный темный подъезд и… Растянулась на лестнице, промахнувшись ногой мимо ступеньки.
К счастью, весть о пожаре не вызвала у жильцов дома массовой паники, самостийной эвакуации не случилось, и меня не затоптали спасающиеся бегством. Частый топот поспешающей на пятый этаж резвой утицы завершился стуком распахнутой двери, а после короткой паузы топот возобновился, но теперь он уже шел сверху вниз. Через полминуты на меня белокрылым ангелом спорхнула Трошкина, закутанная в занавеску по самые глаза, как закрепощенная женщина Востока. Я признала небесное создание по весело трепыхающимся кудрявым хвостикам и приветствовала словами:
– Упорхнула из клетки, птичка моя?
– Ага, – задыхаясь, ответила Алка. – А ты чего тут валяешься, как коврик для ног? Изображаешь заградительное сооружение?
– Затрудняю ожидаемым спецслужбам доступ к месту ЧП, – ворчливо ответила я, поднимаясь на ноги. – Ой, кажется, я ногу подвернула, наступать больно!
– Давай я тебе помогу! – Трошкина влезла мне под мышку, забросила одну мою руку себе на плечо и с неожиданной для такой мелкой девицы силой поволокла меня из подъезда.
Я старательно подпрыгивала на одной ножке, Алка топала вперед, как трудолюбивый вьючный ослик, и мы довольно быстро миновали бабку с тазом и широко разинутым ртом, опустевшую лавочку и древнюю голубятню. На ближайшей улице остановили частника и поехали домой, конспирации ради трижды поменяв в пути адрес пункта назначения. Из той же конспирации не стали разговаривать о случившемся в машине, но от полноты чувств обменивались широкими глупыми улыбками и пихали друг дружку в бока. От Трошкиной невыносимо воняло кострищем.
– Что за гадость ты там спалила, поджигательница? – спросила я ее уже в нашем дворе.
– Это была не гадость, а отличный гимнастический мяч! – гордо ответила Алка. – В квартире был здоровенный надувной шар, я положила его на раскаленную сковородку, и он так здорово лопнул – куда там тротиловому эквиваленту!
– Я слышала, – кивнула я. – А что так знатно дымило?
Трошкина хмыкнула:
– Оказывается, рваные резиновые клочья, хорошенько поджаренные на нерафинированном подсолнечном масле, создают стойкий эффект дымовой шашки!
– Не делись этим рецептом с нашим папулей! – тоже хмыкнув, попросила я. И, вспомнив папочку- кулинара, сразу же ощутила приступ голода: – Есть хочу! Я как раз в кафе шла, когда ты вызвала меня проводить спасательную операцию. Пойдем к нам обедать?
