– К вам? – Трошкина критично осмотрела свой несвежий наряд, спонтанно дополненный чужой простыней, и чутко повела носом. – Нет, в таком виде я к вам не пойду. И потом, я не знаю, как теперь Зяме в глаза смотреть… – закручинилась она.
– Ладно, так и быть, в Зямины глаза я сама посмотрю, а потом расскажу тебе, как это было, – пообещала я, и на пятом этаже мы с подружкой расстались.
Против ожидания, аппетитные запахи домашней кухни в нашем доме не витали. В глубине квартиры лениво, как объевшийся дятел, тюкала печатная машинка. Скорость была совершенно нехарактерной для мамули, которая стучит по клавишам в темпе «престо».[7]
– Кто дома? – крикнула я, разуваясь.
– Дюшенька, зайди сюда! – отозвался из большой комнаты папуля. – Хорошо, что ты пришла, у меня для тебя кое-что есть!
– Действительно, хорошо, – согласилась я, думая, что папулино «кое-что» – это вкусный и питательный обед из трех блюд с десертом и прохладительным напитком.
Увы, папуля протянул мне не поднос с яствами, а сложенный вдвое тетрадный листок в клеточку. Еще надеясь, что это подробно расписанное меню вожделенного обеда, я развернула бумагу и не сдержала вздоха разочарования. Это был «Оччет о праделной работе», представленный Василием Кулешовым. Подписался Василиса Микулишна важно, как взрослый, но ошибок в его тексте сидело больше, чем колорадских жуков на картофельном кусте. Впрочем, я не стала сокрушаться о безграмотности подрастающего поколения пепси, потому как информацию Васька добыл просто бесценную. Вернее, не он один, а вместе с отрядом героических касперов, всех членов которого Василиса добросовестно назвал поименно.
Прочитав «оччет», я узнала, что позапозавчера вечером Машка Лазарева из четвертого подъезда, как обычно, вывела на прогулку своего пекинеса Гаврика. Следуя привычным путем на пустырь, девочка с собачкой разминулись с транспортным средством, которое обычно кроткий Гаврик яростно облаял и даже хотел атаковать, но ему помешал поводок. Благодаря этой странной вспышке пекинесовой ярости Машка запомнила и мотороллер с будкой, и его водителя. «У него тоже будка будь здоров!» – приписал от себя Васька.
Личность «будочника» прояснил Семка Тряпицын из пятой квартиры, опознавший собачника по прозвищу Вовка-живодер. «Здоровый такой хряк с жабьей мордой, – кратко описал внешность этого персонажа Василиса Микулишна. – Особая примета: нет переднего зуба».
– Красавчик, однако! – процедила я сквозь собственные вполне комплектные зубы, еще не понимая, зачем автор знакомит меня с этим малоприятным типом.
Следующее предложение все прояснило. «Левику Мхитарянцу из седьмого дома три дня назад папик на день варенья такой телескопище подарил – круть внеземная!» – с отчетливой завистью повествовал Василиса. По ночам Левик испытывал свою внеземную оптику на звездах, а в светлое время суток – на окнах красотки-восьмиклассницы с первого этажа нашего дома. Тем незабываемым вечером пикантных сцен с раздеванием он не созерцал, зато увидел жанровую картинку маслом, которую Василиса талантливо описал одним простым предложением: «Тот хряк с другим бугаем загрузили в кузов мотороллера большого пятнистого пса и мужика в белом костюме». К сожалению, номер мотороллера Левик не смог разглядеть даже в телескоп, потому что табличка была густо заляпана голубой эмалью. Установить личность мужика и собаки Васька предложил мне самостоятельно, что я и сделала без труда. Трудности у меня возникли лишь с осмыслением того очевидного факта, что капитана милиции Кулебякина умыкнули хряк с бугаем, разъезжающие по городу на собачьей перевозке.
– А я-то думала самолично шкуру с Дениса спустить! – зло сострила я, но тут же испугалась сказанного и мысленно попросила небеса не рассматривать мои неосторожные слова как заявку на исполнение.
По всему выходило, что я совершенно напрасно призывала громы и молнии на голову милого, «за здравие» которого теперь готова была горячо молиться.
– Отче наш! Спаси и помилуй! – устремив взор в потолок, попросила я.
Тут по моей спине прошелся ветерок: распахнулась входная дверь.
– Наш отче там, – сказал Зяма, заходя в квартиру.
Он указал на дверь, за которой лениво тюкал дятел, глазами, потому что руки у него были заняты.
– Я знаю, – коротко ответила я и с интересом посмотрела на плоскую квадратную коробку в руках брата. – А что это у тебя там? Уж не пицца ли?
– Она самая, – подтвердил Зяма, следуя в кухню. – Вот, пришлось сгонять за пиццей насущной, потому как наш с тобой отче спасать семью от голодной смерти сегодня не рвется. Кастрюльки пусты, в холодильнике шаром покати, а папуля пишет рекламацию на новый миксер, который не оправдал его ожиданий. Я понял, что спасение голодающих – дело рук самих голодающих, и принял меры.
– Золотые слова, Зяма! – вздохнула я, быстро выставляя на стол тарелки. – У меня для тебя плохие новости.
– Это неправильно, – невозмутимо отозвался братец, распаковывая пиццу. Голодный, он не интересовался ничем, кроме еды. – Должно быть две новости, одна плохая, другая хорошая.
Он проигнорировал тарелку и потащил кусок пирога из коробки прямиком в рот.
– Ладно, у меня для тебя две новости, одна хорошая, другая плохая, – я не стала спорить.
– Давай сначала плохую, – велел братец.
– Давай сначала пиццу! – возразила я, получив кусок, продолжила: – Плохая новость такая: у милиции есть информация, что Елену Яковлевну Цибулькину убил ее близкий друг, художник-дизайнер.
Зяма подавился пиццей и закашлялся. Я заботливо постучала его по спине и дождалась положенной реплики:
– А х-х-х…?
– А хорошая новость: в милиции думают, будто убийца – женщина.
– С чего это они так думают, интересно? – проглотив кусок, возмутился Зяма. – Я вроде выгляжу вполне мужественно!
– И даже в гей-парадах не участвуешь, – не удержавшись, съязвила я. – Не волнуйся, Зямка, твоя внешность тут ни при чем. Так вышло, что за тебя голову в петлю сунула Трошкина.
Я вкратце рассказала братишке об Алкиных утренних приключениях, и Зяма умилился:
– Трошкина – просто прелесть!
– Ты не в обиде на нее за вчерашнее? – осторожно спросила я.
– Я? В обиде? – Зяма удивился. – Скорее это она должна на меня обижаться! Я вчера ретировался в самый разгар событий, бежал, рыдая от смеха! Нехорошо, конечно, получилось, но ты просто не представляешь, какая хохма вышла!
– Если ты про гринпис, то я в курсе, – ухмыльнулась я. – Скажу Алке, что ты на нее не дуешься, а то бедняжка места себе не находит, видишь, какую самоотверженность проявляет. Вот из кого получилась бы настоящая жена декабриста!
– Ну, я-то в октябре родился! – быстро сказал Зяма, которому мысли о женитьбе претят так же, как и мне.
Было бы глупо говорить, что из Трошкиной вполне получилась бы и настоящая жена октябренка, поэтому я сменила тему, вернувшись к вопросу, требующему срочного решения.
– Зяма, рано или поздно недоразумение прояснится, станет известно, что Леночкин друг-дизайнер – это ты, и тебя арестуют! – напророчила я. – Ты хочешь в тюрьму?
Братец молча повертел пальцем у виска, замаслив мелированный завиток.
– Значит, пока мы не найдем настоящего убийцу, ты должен залечь на дно, – постановила я.
Тут мне вспомнился мясокомбинатский директор, буквально проделавший то же самое, но я не стала отвлекаться на скорбные думы. У меня уже вызрела дельная мысль.
– Пошли к Трошкиной, – подхватив из коробки последний кусок пиццы, скомандовала я.
