– Все, больше не шучу!
– Шутки в сторону, – строго сказала я. – Давайте думать, как нам проникнуть за стену.
Я посмотрела на Трошкину, потому что разумного совета ожидала только от нее. Алка сосредоточенно рассмотрела ворота, потрогала тонким пальчиком амбарный замок. Я терпеливо ждала.
– Замок-то ржавый, язычок не отодвигается! – сказала подружка, встретив мой вопросительный взгляд. – Такое впечатление, что его отродясь не открывали. Ты говоришь, внутри уже ведутся строительные работы и стоит вагончик? Интересно, как он заехал во двор? Может, где-то есть другие ворота или монументальный забор поставлен только по фасаду?
– Предлагаю зайти с тыла! – сказал Зяма и без промедления двинулся в путь, потому что фасадные заборы на улице образовывали одну непрерывную линию длиной в квартал.
Мы с Алкой догнали его, все вместе обошли «кубик» и увидели, что со стороны полей-огородов интересующий нас участок огорожен не забором, а помятой стальной сеткой. В ней имелся трехметровый разрыв, небрежно «заштопанный» веревкой. Пролезть сквозь редкие стежки капронового шнура было совсем не трудно, что мы и сделали. Поблизости высились кучи гравия и песка, мы спрятались за одним барханом и стали наблюдать.
Саид пронесся мимо костра, едва не сбив пристроенный над огнем котел. Мимоходом заглянул в него, наметанным глазом отметил, что рис уже готов, можно кушать, но тут же отогнал неуместные мысли подальше. Какая теперь еда, уходить надо, да побыстрее!
Мехти сидел на корточках под сырой стеночкой недавно залитого бетонного фундамента. Он курил травку и дремотно жмурился. Сладкий дымок незаметно таял в горячем воздухе, напоенном духмяными ароматами степных трав, яростно палило жаркое, почти как дома, солнце. Саид пролетел мимо довольного жизнью курильщика, как самум.[8] Удивленный такой прытью, Мехти широко открыл глаза и по-своему спросил Саида, что опять случилось.
С Саидом много чего случалось, по большей части – нехорошего. Зимой, когда он только приехал на Кубань, его свалил грипп, и в отсутствии медицинской помощи парень едва не загнулся. Потом, когда он уже начал работать, как все, ему на ногу упал фундаментный блок и сломал большой палец. А на прошлой неделе Саида придавило досками опалубки, после чего решено было не подпускать больше бедолагу к строительным работам. Саиду определили место у очага, и он стал готовить плов с рисом-сечкой и варить шорпу с тушенкой. Увидев Саида, несущегося, как сайгак, Мехти подумал, что раззява перевернул на себя котел и обжегся. Однако Саид опроверг эту версию, ответив на вопрос одним коротким русским словом:
– Милиция!
– Милиция?! – враз сбросив с себя блаженное оцепенение, повторил Мехти и вдавил недокуренную сигаретку в сырой бетон, а потом еще загладил образовавшуюся дырку пальцем, чтобы и следа не осталось.
Трудные слова «милиция», «регистрация» и «депортация» нелегальные таджики узнавали и запоминали раньше и крепче, чем простые русские ругательства. При известии о появлении милиции диаспору охватила тихая паника, сопровождавшаяся, однако, продуманными и грамотными действиями. Таджики срочно увязывали узлы, торопясь незаметно от страшной милиции отступить на заранее подготовленные позиции. В ближайшей лесополосе на этот случай давно были сооружены укромные шалаши, снабженные даже минимальной утварью. Пересидеть денек-другой в лесном убежище Саиду и его товарищам было бы нетрудно, они и на стройке обходились самыми минимальными удобствами, и в родной Средней Азии уровень комфорта имели гораздо ниже среднего. Самую большую проблему представлял пакет с некоей травой, имеющей обыкновение в естественных условиях пышно цвести алым цветом. Опийный мак Мехти с великими предосторожностями привез с родины отчасти для собственного потребления, но в основном на продажу. Отдавать сухой паек наркоманов милиции он не планировал.
– Не ждите меня! – по-своему сказал Мехти Саиду.
Тот, как осликов, навьючивал тюками старый велосипед и пристыкованную к нему тележку с высокими деревянными бортами.
Накрыв голову и плечи потрепанным полосатым покрывалом, Мехти прижал к животу большую непромокаемую сумку-хурджин из буйволиной кожи и через собачий лаз под сеткой ограды ушел в чужой двор, а из него – в корейский огород.
– Кузнецова, смотри! Не это ли тот самый мотороллер с будкой? – Трошкина подтолкнула меня острым локтем.
Мимо песчаного холма, за которым мы залегли, быстро проследовала группа товарищей из некогда братского Таджикистана – с дюжину смуглолицых мужчин в распахнутых полосатых халатах, под которыми виднелись дешевые китайские шорты.
– Похоже, драпают басмачи! – прошелестел Зяма из густого ковыля, где он спрятался, потому что песчаного бруствера на троих не хватило.
Басмачи тащили пухлые ковровые сумки и опасливо оглядывались. В центре плотной группы с тоскливым скрипом влеклось транспортное средство, которое за пешими путниками разглядеть целиком было невозможно. Алка не зря насторожилась, транспорт вполне мог оказаться мотороллером с будкой: колеса у него определенно были, и деревянный кузов тоже.
– А тарахтения не слышно, потому что они мотор не включили! – предположил Зяма.
Я задумалась. По отчету, который представили мамулины касперы, у меня сложилось впечатление, что похитители Дениса и Барклая принадлежат к европейской расе. Впрочем, я не была в этом абсолютно уверена. Мерзавцы и придурки, как совершенно справедливо заметила недавно наша мамуля, встречаются в любом народе.
Я еще думала, не увязаться ли нам потихоньку за азиатскими кочевниками, когда в стороне от пути основного каравана послышался характерный шум сотрясаемой металлической сетки.
– Там еще один воин пустыни! – доложил из ковыля Зяма. – Лезет под забор, тянет не то замшевую подушку, не то звериную тушу… Боже, да уж не собаку ли?! Так, девочки, хорош отлеживаться, пора действовать!
Порывистый братец уже выскочил из сорняков, и я приняла решение:
– Разделимся! Зяма, ты дуй за одиночкой и постарайся рассмотреть, кого он тащит, а мы с Алкой за отрядом пойдем, в будку на колесах заглянем.
– Есть, товарищ Сухов! – согласно тряхнул мелированными кудрями неисправимый балагур.
– Да замаскируйся как-нибудь, чтобы не бросаться в глаза! – досадливо сказала я. – Ты же прятаться должен, помни об этом!
– Гюльчатай, закрой личико! – в тему сострила Трошкина.
Одинокий воин пустыни, хоть и был отягощен поклажей, двигался ходко и почти бесшумно ступал по россыпям керамзита узкими ступнями в мягких чувяках. Зяма в щегольских летних мокасинах с подошвой из перемежающихся полосками кожи каучуковых квадратиков скакал по твердым коричневым шарикам гораздо медленнее, мужественно глотая стоны и ругательства. Мокасины протестующе скрипели, предупреждая, что долго так не выдержат. Итальянские производители модельной обуви не предполагали, что их продукция будет эксплуатироваться в режиме бега по сильно пересеченной местности. Чтобы отступающий воин пустыни не услышал звуков, производимых преследователем, Зяма немного поотстал, но при этом очень боялся упустить бегущего из виду. Поэтому тратить время на то, чтобы замаскироваться, как велели Дюха и Алка, он не стал. Замаскировался прямо на бегу! Сдернул с веревки в чужом дворе пару капроновых чулок да и натянул их на голову, как это делают классические грабители в американских боевиках.
Чулки, свистнутые Зямой, оказались разной длины и разного цвета: тот, что покороче, был синим, а тот, что подлиннее, оранжевым. Длинный чулок был целым, а у короткого вместо носка была дырка. Классический грабитель из американского боевика вряд ли сумел бы толково использовать такие необычные средства маскировки, но русский художник-дизайнер ничуть не затруднился. Первым делом Зяма натянул на лицо и шею короткий синий чулок и уже в этом состоянии сделался мало похож на самого себя. Разгоревшееся румянцем славянское лицо с широкими скулами и греческим носом, будучи затянутым в синий капрон, утратило выраженные признаки принадлежности к человеческой расе. Зяму в получившемся гуманоиде выдавала только пышная кудрявая шевелюра, торчащая над фиолетовой мордой на манер
