Зинаида Никифоровна управляется на кухне. Из головы не шла странная незнакомка. Пожилая женщина поставила в раковину дуршлаг с приваренными грибами и пристально посмотрела на Таню:
– Ты чего такая смурная сегодня? Случилось что?
– Женщину странную в лесу встретила. Не из деревни.
– Какую женщину? Ну-ка расскажи.
И Таня рассказала про встречу в березняке. Баба Зина вздохнула.
– Ну что ж, чему быть, того не миновать. Приметили они тебя, Таня. Я все думала, когда? Ну вот и случилось.
– Кто они?
– Ведьмы.
– Какие ведьмы? Глупость какая! И почему это она сказала, что я «их»?
– А так и есть. Только время твое еще не пришло силу получить. Ну не так долго осталось. Вот Гошенька подрастет, да ты отлюбишь…
– Что значит отлюблю? Я Валеру бросать не собираюсь! И разлюбить его не хочу! И в колдовство я не верю!
– Да не кипятись, Таня. Никто тебя силком тащить не будет. Больно надо! Просто ведьме нигде счастья нет, только со своими. По себе знаю! А я еще не такая, как ты, я породой попроще и после смерти хочу с Мишенькой моим вместе в одной могилке лежать. Не отлюбила я его…
Зинаида Никифоровна неожиданно замолчала. Посмотрела на Таню печально и, как ни странно, с завистью. Таня знала, что Мишенька – это покойный муж бабы Зины. Тетя Маша рассказывала: деревенские говорили, она сильно по нему убивалась. «Хоть и старая». Но при чем тут он? Что за таинственные ведьмы? Неужели сказки о том, что глубоко в лесу расположилась колдовская деревня, куда простым смертным не попасть, правда? И какие они, эти ведьмы? Добрые, злые? Баба Зина как будто прочитала Танины мысли:
– Не думай ты пока об этом, Танечка. Все само узнается. Беды тебе от этого никакой не будет.
И правда, вскоре странное происшествие отошло на второй план, затерялось в повседневности. Но не забылось. Тане иногда совершенно не к месту вспоминалось, точнее, мерещилось лицо женщины из леса. И из головы не шло: «Ты – наша». И почему-то это воспоминание совсем не пугало, а взбадривало, особенно в редкие минуты печали, как порция крепкого кофе… «Наша». Чья? Но Таня об этом не задумывалась. Не хотела.
Боже мой! Как давно! Гошка был совсем маленький! А сейчас за девушками бегает. И Валеру она любила без памяти. А сейчас… Где она, та любовь? Кого она любит? Уж точно не Глеба! С ним она, пожалуй, потому, что совершенно к нему не привязана. Нужен он ей, а скорее она ему, чтобы спрятаться от собственного сердца за уязвленным самолюбием. Глеб, Глеб… Не бегал бы ты от любви. Не убежишь ведь! Никто не убежал, даже Таня. Только ее вахта закончилась. А тебе еще служить…
Таня незаметно подошла к назначенному месту. Издалека заметила стоящую Марьяну. Подруга стояла под номером дома с сигаретой в зубах, вся взъерошенная, как воробей под осенним ветром. Невысокая, крепкая, с яблочным румянцем на щеках. В коротком полупальто с развевающимися фалдами. Таню она не замечала, рылась в сумочке, откуда раздавались отчаянные визги мобильника. Наконец бросила сигарету, извлекла орущий старомодный телефон размером с милицейскую рацию и оживленно заговорила на риэлтерском сленге. Таня подошла вплотную.
– Привет, деловая женщина! На прием можно записаться?
– А, подруга! Привет!! Сейчас клиенты подойдут еще одни – опаздывают, заразы! Поговорим после…
Глава четвертая
«Неведом промысел небес…»
Когда экскурсия по пустой квартире с «евроремонтом», сделанным человеком, слишком увлеченно читавшим модные журналы, закончилась, Таня и Марьяна не торопясь пошли по берегу канала, стараясь не наступать на многочисленные собачьи кучки, разбросанные там и тут. Марьяна с жаром рассказывала про свою последнюю сделку. Это, конечно, занимательно. Иногда как детектив или приключенческий роман. Но уже надоело. Есть и другие темы для разговоров. Последнее время у Марьяши, по мнению Тани, развился синдром агента. Или менеджера. Она только и говорит, что о делах. И глаза стали «агентские». Точнее, взгляд. Даже не оценивающий, а измеряющий какой-то. Таким взглядом хорошо мерить квадратные метры и высоту потолков, прикидывая стоимость квадратного метра. Интересно, а на Колю и своих мальчиков подруга так же смотрит или иначе? Удивительно, думала Таня, Марьяна внешне почти не изменилась с тех пор, как они познакомились на вступительных экзаменах в ЛИАП, слегка раздалась в бедрах после второго мальчика и чуть округлилась, но в целом осталась такой же. Зато характер окреп. Застенчивая румяная девушка из Таниной юности уступила место напористой деловой женщине. Раньше общаться с Шахновской, в девичестве Райской, было куда интереснее. Трогательную и смешную Райскую хотелось защищать и опекать, как пушистого птенца-слетка, слишком рано покинувшего родительское гнездо. Впрочем, ощущение, что держишь в ладонях доверчивую невзрослую птицу, возникавшее при общении с Марьяной, по прошествии лет никуда не пропало, просто немного смазалось. Шло ненавязчивым фоном. Пока в подруге еще можно опознать нечто беззащитное и безоглядное, несмотря на то что Шахновская старательно это скрывала. Таня давно подметила, что хорошие люди не меняются. Взрослеют, обрастают кожурой, но все равно те же. До Марьяны Таня подруг не заводила. Среда, в которой она обитала, не располагала к дружбе. С самого детства Татьяна, как зверек, чувствовала людей. Опыт спортивной борьбы, всяческие соревнования, сборы, лагеря, которые она терпеть не могла и куда ее частенько отправляли, очень хорошо помогли ей разобраться, что ей нравится в людях, а что нет. Сильно развитый бойцовский дух она не любила. В лагере, в спортивной школе она ни с кем не сближалась, и одиночество не мучило ее. «Сама по себе девочка». С кем хочу, с тем играю. А могу и одна. Марьяна была первой, с кем Тане оказалось комфортно. От невысокой девушки с застенчивой улыбкой исходил какой-то редкий фон порядочности, чуть ли не на генном уровне. Может, все дело в прадеде кондитере? Тот умер от голода, работая в блокаду на хлебозаводе, потому что не умел красть. А может, в том, что Марьяна Райская росла, как Таня, «сама по себе девочкой»? Или просто соответствовала своей девичьей фамилии и была немного ангелом? Обычным питерским ангелом, маленьким обломком старого городского менталитета? Эту особенность новой Таниной подруги подмечала не только она, но и другие тоже. Кое-кто даже не прочь был воспользоваться. Например, проныра Элла Сухова, взявшая Марьяну в оборот на первом курсе. Эллочка (а она настаивала, чтобы ее так называли) – девушка из семьи военных. Папа – подполковник авиации, мама – врач. Эллочка приехала в бывшую столицу совсем юной, сразу после окончания школы, как только отец оставил службу. После изрядных скитаний по военным городкам необъятной родины родители девушки наконец смогли вернуться в родной город отца. Осели, получили хорошую квартиру на безнадежно «спальном» юго-западе. Блестящий, холодноглазый Санкт-Петербург, а тогда еще Ленинград, ослепил бедняжку Сухову. Честолюбивая дочка военного летчика захотела, ни много ни мало, завоевать странный столично-провинциальный город. Или как минимум освоить. Задача оказалась не простой, поэтому Элле Суховой понадобился помощник. Или помощница. Она зорким оком высмотрела подходящую кандидатуру и железной хваткой вцепилась в Марьяну с ее безнадежно питерским нутром. Суховой Шахновская, а тогда еще Райская, подошла по всем статьям в качестве проводника и путеводителя, а также простодушного аборигена, с помощью которого можно изучить нравы здешних мест. Вроде ничего плохого – любому нужен друг на новом месте, – не будь Эллочка такой стервой. Ей было мало, что Марьяша водила ее по интересным местам, театрам-музеям, компаниям, ей хотелось блистать на ее фоне. И она пыталась блистать. Ей никто не мешал. Маленькая, крепкого сложения Райская хоть сама себя красавицей не считала, совершенно не страдала по этому поводу. Потому что нравилась. Она была милой, простой, обаятельной девушкой с чувством юмора и хорошо развитой речью. Управляемой и деликатной. С чувством собственного достоинства, но без гордыни. С ней дружили, симпатизировали, уважали. Доверяли. Лучезарная длинноногая блондинка Эллочка, обладающая цепким умением «хорошо устраиваться», быстро подметила Марьяшину излишнюю воспитанность, комплексы, беззлобность и необидчивость и ловко манипулировала ею, заставляя служить себе, любимой. Конспекты под копирку, ночевки у Марьяны, обмен вещами без отдачи, бесконечное «Не одолжишь десятку до стипендии?». Райская испытала на себе весь набор женских ухищрений под маркой: «Мы же подруги!». Когда Эллочка наконец рассталась со своей изрядно
