жрать хочу нечеловечески, – неожиданно предложила Юлька.
Татьяна улыбнулась:
– Найдется. И поесть, и выпить… Мариша, а ты будешь?
Марьяна кивнула:
– Да. Поем с удовольствием. И выпью тоже. Да, я же тебе документы на твою квартиру привезла. Все готово. На Георгия, как ты просила.
– Спасибо, Марьяша, я тебе сейчас денежку принесу.
– Не надо, Таня, ты что!
Татьяна нахмурилась:
– Ты работала? Работала. Вот и возьми за работу! Мне долгов не нужно.
– Бери, – шикнула на Марьяну Юлька, – тут не в твоем благородстве дело, ей надо, чтобы ты взяла! Надо!
– Зачем? – искренне изумилась Марьяна.
– Потом поймешь, когда в голове проясниться, ты сейчас тупая. Поверь мне, я не просто так говорю.
– Ладно, поверю. Тащи свои у. е., подруга. И давайте есть, что ли! Хочешь, я картошки почищу? А, Тань?
– Почисти. Юлька, доставай из холодильника отбивные и вино, – отозвалась Татьяна из комнаты. – Будем пировать.
Когда они с собакой проводили веселых и захмелевших ведьм, было уже поздно. Снег перестал сыпаться, и небо очистилось, предвещая сильные морозы. Таня залюбовалась на яркий, как свежее деревенское масло, месяц. Неделя до полнолуния. Неделя. Почти все успела. Еще Гошку проводить и к Арише на кладбище наведаться. Попрощаться. Стало зябко. Таня свистнула собаке, что носилась по двору, гремя пустой пластиковой бутылкой. Берта подняла голову с обиженным видом: «Что, уже все? И не поиграешь?»
– Все, все. Давай домой. Наигралась уже.
Дома она закрыла ларь, который так и стоял распахнутый, убрала на антресоли. Он как будто потерял свою волшебность с тех пор, как опустел. Последний подарок Зинаиды. Таня вспомнила, как уходила старая ведьма.
…Она очутилась на поляне утром, когда начала испаряться роса и солнечные блики уже вовсю гуляли в кронах. Сила кипела пузырьками в крови, во всем теле, казалось, даже волосы стоят дыбом оттого, что переполнены ею. Хотелось еще летать, скакать по веткам, носиться по звериным тропам… Зинаиду Никифоровну она нашла под старой березой. Та сидела, прислонившись к стволу, и дремала. Бледное лицо казалось еще бледнее, чем было, даже отливало синевой на фоне сочной теплой белизны ствола. Таня присела рядом, прислушиваясь к дыханию. Ведьма медленно открыла глаза.
– Пойдем домой, девочка. Ты мне баньку натопишь, в избе приберешь – времени у меня немного. Вот зеркальце у тебя из кармашка выпало, – баба Зина разжала ладошку, – тебя видело, когда ты оборачивалась, будешь в лес уходить – подари ведьме какой на счастье. А сейчас пошли потихоньку, у меня для тебя подарочки еще приготовлены.
– Ножи? – спросила Таня.
– Ножи. Знаю, тебе они без надобности, да, кроме тебя, отдать мне их некому. Подержи у себя, пока силу наберешь, а потом, глядишь, и найдется та, которой пригодятся. Или те. Может, и две ведьмы будут. Сила дробиться начала. Таких, как ты, изначальных, совсем мало в наших краях стало. Как думаешь, придут еще?
– Придут, баб Зина, не печалься. Народятся. У Силы свои законы.
– Верю тебе, Танечка. Ты теперь надо мной главная. Их видела?
– Видела.
– И чего?
– Ждут. Велели передать, что проводят тебя.
Зинаида слабо улыбнулась.
– Счастье-то какое! Об одном жалею – нет больше в Лукино церкви, хотела в храм перед смертью сходить.
– Хочешь, в Псков отвезу?
– Не доеду я до Пскова, деточка. Ну да ладно, для того, кто в Бога верит, весь Божий свет – Храм. Пойдем, Танечка, потихоньку, тебе еще баню топить…
Глава двенадцатая
Прощание…
К мертвым лучше всего приходить во сне. Таня шла по заснеженным дорожкам громадного Южного кладбища до одинокой Арининой могилки на перекрестке двух аллей, там, где кончался «мусульманский» участок и начинался «христианский». Обогнув сломанное дерево, она присела на колченогую кладбищенскую скамейку, которую кто-то предусмотрительно привязал велосипедной цепью к большой березе. Скамейка разделяла два аккуратных квадрата захоронений, расположенных рядом с горбатой дорогой, уложенной кривоватыми бетонными плитами. Ведьма плотнее закуталась в норковую шубу до пят – подарок Валеры, он по-прежнему любил одаривать бывшую жену, втайне от нынешней. Шубу продавала какая-то его сотрудница, и Вешкин не устоял. «Я почему-то подумал, что тебе пойдет, – сказал, разворачивая искрящийся мех. – Розе не говори, ладно?» – «Конечно, а зачем?» – «И вправду, незачем». Шуба была теплая и легкая, как кофта.
Таня накинула на голову капюшон, прислонилась к березе, закрыла глаза. Теперь надо заснуть. Сон пришел сразу, как только его позвали, как дворовый пес. Она шла по серому лесу, по протоптанной в серой траве тропинке. Деревья трепетали, хотя никакого ветра не было. Арина вышла из-за куста внезапно. Сегодня она появилась маленькой девочкой с огромными голубыми глазами. Каждый раз, когда Таня к ней приходила, ясновидящая выглядела все моложе и моложе. Прошлый раз Арина была неуклюжим глазастым подростком. Татьяна подумала, что новорожденная Ариша, наверное, будет похожа на гусеницу из мультика – сверток в чепчике и огромные глаза.
– Привет, – сказала Арина, – становясь прежней. – Прощаться пришла?
– Пришла. Не знаю, увидимся ли когда-нибудь, вот и решила… За могилкой смотреть некому будет.
– Да, правда, ты же к ведьмам уйдешь, а мне родиться скоро. Убитые скоро родятся… И Дар на землю тянет. Только я боюсь.
– Чего?
– Дара. Он ведь со мной останется, я знаю. Если бы я успела передать… Что я буду делать? Непонятно… Опять с ума сходить?
– Научишься.
– Не знаю… Так трудно быть не такой, как все… и я же все забуду, Таня! Все-все. Все свои ошибки, глупости и тебя…
– Что-то будешь помнить, смутно-смутно. Что-то во сне увидишь. Сон, как книга. Его можно прочитать. Смотри сны и все вспомнишь. Ариша, – Таня коснулась призрачной руки девушки, рука прошла как сквозь холодный ветер, – мне пора. Ухожу. Силы утекают. Прости, что не уберегла.
– Не твоя вина, не твоя воля. Не думай даже! Ты мне сейчас хорошее сказала. Про сны. Страх уходить начал. Прощай, Таня.
– Прощай.
И Арина, снова став маленькой девочкой, улыбнулась и скрылась в серых зарослях. Таня медленно разлепила смерзшиеся веки. Вынула руки из рукавов, потерла лицо. Достала из сумочки две коротко обрезанные белые розы и положила их на холмик снега на могиле. И проснулась еще раз… В теплой постели под пуховым одеялом.
Почему она так привязалась к Арине? Может, потому, что она была такая беззащитная? Или потому, что почти сумасшедшая… Почти… Фраза, брошенная при знакомстве, что ясновидящие часто с ума сходят, была чистой правдой. Ариша, как многие пророчицы, всегда балансировала где-то на грани между откровением и безумием. Иногда она запиралась у себя в съемной квартире – не могла ходить по улицам. А иногда целыми днями кружила по городу, привязываясь к незнакомым людям, пытаясь их предостеречь… Себя не видела…
