безбрачия и женской завистью, которая чуть меня не погубила. Делал он это колоритно и с огоньком. Залюбуешься! Неожиданно наша беседа приняла несколько нестандартный оборот. Нервный колдун заявил, что готов помочь мне прямо сейчас, порчу снимать надо на чистый камень, и выразительно указал на колечко. На это колечко можно и порчу, и родовое проклятие, и венец безбрачия снять, потому что камень очень чистый. Уж я-то это знала получше его! Маг разошелся и стал убеждать меня еще горячее и настойчивее. Стало не по себе. В этой квартире были только я и колдун с повадками наркомана. Повисла неловкая пауза. Я ответила, что должна посоветоваться с папой, потому что без разрешения колечко отдать не могу, а папа у меня человек влиятельный и с очень плохим характером. Волшебник посмотрел на меня несколько тускло, уже без охотничьего блеска в глазах и, раз уж у меня такой строгий папа и с колечком ничего сделать нельзя, посоветовал мне, как доброй христианке, почаще ходить в церковь и каждый вечер читать Библию «по сорок раз левым глазом», тогда и порча, и проклятие, и венец безбрачия сами меня покинут, а также слушаться родителей, тогда в жизни у меня все будет замечательно. Скромненько взял указанную сумму за прием, ни о чем другом больше не заикался. Не чуя под собой ног, я выскочила на улицу. Оказывается, разведка – опасное занятие! Надо бы завтра поменять украшения. С бижутерией как-то спокойнее.
Круто! Просто как в кино! А страшно как было! Магия и криминал? Магия и откровенное мошенничество? Вот уж не ожидала. А что было со мной в «Мюнхенском центре»? Почему я вдруг решила снимать венец безбрачия за двести пятьдесят долларов? Тем более, что у меня его нет? Я набрала Александру Петровну и вкратце рассказала ей, что сегодня со мной было. Мадам успокоила меня относительно венца и относительно Аристарха, велела на ночь принять ванну с морской солью, выпить сто граммов и спать в ее амулете. Сейчас она не может со мной долго разговаривать, так как раздача зарплаты, поэтому она пообещала позвонить вечером, после девяти. Поблагодарила, сказала, что поняла, кто виноват в том, что посетителей не стало, и примет меры сегодня же.
После всех приключений мне дико захотелось есть, просто как помойной кошке, готовой сожрать картофельные очистки, если они всего лишь пахнут рыбой. Я осмотрелась и увидела маленький китайский ресторанчик, которые так расплодились в нашем городе. Удобный столик рядом с окном, казалось, ждал именно меня. Цены оказались невысоки, а выбор хороший. Видимо, ресторан только что открылся и боролся за популярность. Я медленно отходила от всего пережитого, глядя в низкое окно на прохожих. Мысли уже перестали разбегаться, как перепуганные тараканы. В голове, как пазл, постепенно складывался рисунок дня, выступали детали, конкретизировались впечатления. Внезапно я почувствовала чей-то взгляд. По проходу шла Глаша Боровкова и внимательно на меня смотрела. Я дернулась навстречу Глафире: «Глаша, Глаша, иди сюда!» Лицо подруги неожиданно помрачнело, а взгляд подозрительно остекленел. До меня внезапно дошло, что я поспешила со своей радостью. За Глафириной спиной маячил высокий темноволосый молодой человек, до боли похожий на героя псевдоисторического сериала, который мы с моим папенькой еще весной склоняли на все лады за слишком вольное обращение с российской историей.
Глаша обернулась к спутнику, и лицо ее засветилось, как стосвечовая лампочка. Потом опять посмотрела на меня выразительно и мрачно. Видимо, она хотела, чтобы я притворилась, будто ее не знаю, но было поздно. Момент возможного «неузнавания» упущен безвозвратно.
– Привет, Саша, – сказала Глафира таким голосом, что и тени сомнений у меня не осталось, подруга мне совсем не рада, – познакомься, это мой знакомый доктор.
– Артем, – представился красавец.
– Саша, – любезно ответила я.
– Глаша, давай присядем за этот столик? Вы, надеюсь, не против?
– Конечно нет, присаживайтесь. – До меня доходило, что моим надеждам на то, что маленький домашний театр на сегодня закрылся, увы, оправдаться не суждено.
– Очень приятно с вами познакомиться, вы актриса?
– Нет, что вы, я просто скромный администратор в салоне. Только и всего.
– Ну, ты же еще и модель, – ядовито добавила Глафира, замораживая меня ледяным взглядом.
Она болезненно прореагировала на внезапно вспыхнувший интерес доктора ко мне. Какое-то время я надеялась, что ситуация смягчится, но зря. Глафира дулась. Ей откровенно не нравился сам факт моего нечаянного присутствия на обеде. Артем, наоборот, оживился. Доктор шутил, блестел глазами. Глаша мрачнела. Замечания становились все более колкими. Наконец, она демонстративно отвернулась к окну и закурила. Так, началось. Совсем недавно еще общались как люди. А сейчас ведь почти ненавидит! Боже! И все из-за какого-то Артема, а еще из-за того, что комплексует и теряется рядом с красивыми бабами! Как она еще на работе держится? Она же гример! Работа-то с людьми и в основном с женщинами! Недаром все время ввязывается в какие-то интриги и разборки. Ах, Глафира! Лояльнее надо быть! Я еще ничего плохого тебе не сделала! Бедром не шевельнула, глазом не стрельнула. Он сам на меня с интересом поглядывает. Эх, Глаша, Глаша, у тебя мужиков не меньше моего было, а ты до сих пор не научилась в них разбираться! Любишь смазливые мордашки. Стройные фигурки. Неужели не видишь, что на этом докторе большими красными буквами написано, что он бросается на конфеты в ярких обертках, даже не задумываясь, какая у них начинка. Может, с дерьмом? Ведь по всему видно, что с Глашкой он уже спит. Больно по-хозяйски себя ведет. По спинке гладит. И не кокетничает впрямую, а просто любезничает, как хорошо знающий себе цену человек. Не белоглазый Глеб, с его неприкрытым хамством, но и не… даже не знаю… не орел, что ли, а кто? Не могу придумать образ, не настолько ярок мальчик. Хотя хорош. Но и только. Судя по всему, самовлюблен до крайности. Где она нашла глубину и гуманизм? Зачем ей такие? Ладно, держись! Сейчас покажу твоему доктору, каково это – ухаживать за сволочными брюнетками. Артем как раз начал расспрашивать меня про работу модели. Я скорчила скучающую мину:
– Ну, модель – это так, ради адреналина. Я только с Катей Лютаевой теперь работаю, – протянула я мерзким надменным тоном, подчеркивая, что, дескать, я птица высокого полета, мне эти модельные дела так, для развлечения.
Глашка уставилась на меня изумленно, красавчик – заинтересованно. Повисла пауза. Принесли наши заказы. Я схватила палочки и манерно разместила их в пальцах так, чтобы свет падал на брюлики. Кольца выразительно посверкивали, гармонируя со свежим маникюром. Было неудобно, но ужасно эффектно. Разговор как-то затих. Глафира, наконец, обратила внимание на мои «грабки»:
– У тебя красивое кольцо. Бабушкино?
«Ну, ты дура, Глафира! Какое бабушкино! Про любовников говори, про любовников! Ты еще про моих родителей-профессоров вспомни! Будет полный набор для твоего дурака. Молодая. Красивая. Богатая. Из хорошей семьи. Неужели сама ничего не понимаешь?» – подумала я, но озвучила совсем другое:
– Нет. Но бабушке было бы приятно узнать, что внучка регулярно пополняет ее коллекцию. Подарили. В придачу к очкам.
И я продемонстрировала очки от Гуччи.
