СССР. Москва
Май 1928 года
…Африканская эпопея осталась позади. Не растаяла в небытие, а осталась воспоминаниями, какими- то деревянными, остро и необычно пахнущими фигурками, двумя новыми шрамами и двумя же кокосовыми орехами, что теперь лежали на полке над столом. Время командировки пролетело, и Федосей сызнова погрузился в московскую жизнь, в дожди, в позднюю весну.
Старые товарищи, старый начальник… И привычки у начальника ничуть не изменились. Они опять шли по Москве и в душе Федосея зрело ощущение, что не просто так они опять прогуливаются на свежем воздухе. Сперва Федосей шел на полшага позади, но начальник движением головы поставил его рядом.
– Ну и как там, в Африке?
Спросил, словно не знал уже всего, что полагалось ему знать.
– По-разному, – тут же отозвался Малюков. – Все больше курорт…Фрукты в рот прыгают, сами понимаете, солнышко… Негритянки…
Он, улыбаясь, согнул руку углом, уперев кулак в грудь, показывая, какие бывают негритянки, и тут же помрачнел – вспомнил шамана или колдуна, кто его знает, как они там себя называют, что поставил его на ноги. Ведь чем лечил – лучше и не вспоминать (шевелилось лекарство-то, норовило в сторону уползти), но ведь вылечил!
Начальник и сам понимал, что всей правды не услышит – секретность, но хотел прощупать настроение героя.
– Вот и славно, – обрадовался Болеслав Витольдович. – Я-то думал, что тебе отдых требуется, а получается, что ты уже на пятилетку вперед наотдыхался… Пока ты там африканский пролетариат за сиськи трогал, мы тут тоже без дела не сидели.
– Нашли чего? – встрепенулся Федосей.
– Нашли… Кто ищет, тот, знаешь ли, почему-то всегда находит… Это закон природы. Нашли…
Он замялся, подбирая слово.
– Ну, скорее все-таки не полигон, а испытательную площадку, где они свои террор-машины испытывали.
Федосей ничего не спросил. И так все было ясно, все это шеф сказал бы совершенно другим тоном, если б…
– Опоздали мы. Они там все хорошо подчистили. Кстати, и тут никто ничего не помнит. Мистика какая-то. Подчистили и подожгли в конце концов, но…
– Что нашли-то? – громко и невежливо спросил Малюков, которого начальственные арабески дергали по нервам. Полгода работы – и ничего почти. Театр теней какой-то…
– Не все сгорело. Там кусочек остался, там – щепочка… Накладной клочок…
Видно было, что шеф говорит нехотя. В нем боролась профессиональная осторожность с пониманием того, что какой-то минимум информации выдать все-таки придется.
– Короче говоря, появилась ниточка. Прямо в Тверь. На виду и официально будешь проверять сведения о наличии в Особом, имени братьев Гракхов авиаотряде антисоветской организации. А на самом деле – ниточки искать, что из Твери к московским летунам тянутся. Тамошнему особому отделу о настоящем твоем деле неизвестно. Цени это и учитывай.
СССР. Звенигород
Май 1929 года
Судя по всему, здание лаборатории не так давно было обычной казармой, только теперь над ней надстроили еще один этаж. Видно было, что строили в спешке – половина новой стены покрывал белесый солевой налет – строители добавляли соль в раствор, чтоб он не замерзал на морозе.
«Значит, не так давно они тут, – подумал товарищ Тухачевский. – И что они тогда успели сделать? Чем похвалятся?» Поднявшись на второй этаж, он остановился, пропуская вперед руководителя лаборатории. На этом этаже, конечно, не было казармы. Все пространство вдоль длинного коридора делилось на комнаты, и теперь перед комиссией тянулся ряд одинаковых дверей. Бернард Бернардович в нужном месте предупредительно взмахнул рукой, направляя комиссию в комнату. Замнаркомвоенмор остановился в дверях, оглядываясь. Подсознательно он ожидал увидеть людей в белых халатах, холодный блеск хирургической стали, яркий свет бестеневых ламп, но ничего этого там не было. В глаза бросились несколько столов и стульев, школьная доска и в самом конце – металлические шкафы. За широким, в половину стены окном во всю бушевала весна, раскачивали кронами порядком зазеленевшие березы. Рядом с окном, впритык к стене оставляя совсем немного места столу и стульям, стояли несколько металлических шкафов, насквозь медицинского облика, а вдоль окна необычной формы медные воронки с катушками провода на горловинах. Вторая боковая стена также оказалась стеклянной. За ней, вытянувшись по стойке смирно, стоял атлетического сложения стриженый парень в коротких трусах.
– Это один из наших испытателей, – объяснил товарищ Кажинский.
– Буратино готов, – донеслось из-за шкафов. Он улыбнулся чему-то своему.
– Меж собой мы называем их «буратино».
– Ничего похожего на колпачок и коротенькие штанишки я не вижу, – сухо сказал Тухачевский – Не похоже…
– А веревочки? – удивился Бернард Бернардович. – Веревочки-то? Они там, словно куклы на веревочках!
И правда. От человека за стеклом – от его рук, ног, головы уходили провода. Только не вверх уходили, как это было бы у марионетки, а вбок и за спину. Они, словно ручьи, стекавшие в реку, вливались в конце концов в толстый провод – шланг, казавшийся длинным хвостом.
– Тогда уж скорее кенгуру, – сказал Тухачевский. – Ну давайте, показывайте что у вас.
Он встал поудобнее, готовясь смотреть на «буратино».
Хозяин лаборатории деликатно ухватил его за рукав гимнастерки.
– Да смотреть-то, собственно, следует в ту сторону.
Он показал на окно, уже распахнутое по случаю весны. Тухачевский, не теряя времени, подошел ближе. Внизу, на небольшом плацу стояло человек сто красноармейцев, одетых по форме № 2.
– Готовность… – Женский голос пролетел, и ветер унес его к березовым листьям.
Тухачевскому показалось, что он смотрит на хлебное поле. Так бывает, когда по гряде колосьев проносится ветер и те на мгновение застывают в неподвижности, чтоб через миг снова поддаться на уговоры беспечного воздуха. Тут было то же самое. Люди колыхнулись. Это было общее движение – и застыли на месте. Это было не правильно. Неестественно. Он смотрел на них с непониманием и раздражением. Что-то было не так. Люди стояли одинаково, и от этой одинаковости ему было не по себе. Они не стояли одинаково неподвижно, как истуканы, они не стояли по команде «смирно», когда глаз командира отмечает, что кто-то покачивается, а кто-то вертит головой. Строй стоял одинаково подвижно. Они разом, словно были единым организмом, косяком рыб, делали одинаковые мелкие движения – слегка наклоняли голову или шевелили руками. Они даже дышали как один человек!
Откуда-то сверху, из громкоговорителей, укрепленных на крыше, вниз обрушился бодрый голос:
– Здравствуйте, товарищи! Начинаем утреннюю гимнастику!
Тухачевский повернулся к Кажинскому.
– Мы взяли пластинку на радио, – чуть извиняющимся голосом объяснил ученый. – Ну… Для объективности, что ли…
Тот же женский голос остановил профессора.
– Начали…
