вот настойчивость бородача оставалась непонятной.
— Зачем?
Старшой расплылся в улыбке.
— А если он уж таких дураков хранит, что сломя голову с горы съезжают, то уж умным от него такое благоволение должно быть… Сразу все в сотники вылезем.
— А то и в темники!
Гаврила попытался встать, но у лица блеснули наконечники копий, и он благоразумно передумал.
— Ну, так кому молишься? Где твои боги?
Их десятка полтора подумал Гаврила, ничего страшного, а вслух сказал:
— Мои боги со мной. Меч да щит их зовут.
Старшой кивнул, словно соглашаясь, но ответил, вовсе не так, как ждал Гаврила.
— Потерял ты своих Богов. Они теперь с нами…
Он повернул голову, поднял руку, и кто-то невидимый для Масленникова сунул ему меч. Старшой крутанул меч в руке, глянул в блестящее лезвие и кивнул.
— Хороший клинок. Только дураку достался.
Гаврила нахмурился, но не ответил. Старшой ухмыльнулся, поняв, что твориться в душе странного гостя. Раз проглотил оскорбление — значит трус, ничтожество, такого и обобрать не грех.
— А вот щит у тебя все же лучше… Где взял?
Гаврила уже сообразил, что может выйти из этого разговора.
Скорее всего, это действительно не разбойники и наверняка его не убьют. Убивают от глупости, по необходимости или от страха. Эти не выглядели дураками или трусами — чего им его бояться? Да и необходимости в смерти незнакомца у них не было никакой.
Но это, все же не означало, что его отпустят по добру — по здорову вместе с мечом и щитом. Гаврила сжал пальцы, расслабил ладонь. Тело стало послушным, и он улыбнулся от мысли, что в его пальцах ныне волшебства больше, чем в мече или щите.
— Что улыбаешься?
Гаврила сдернул улыбку с губ. Говорить такую правду было приятно.
— Меч-то? Считай, что меч волшебник подарил.
— Волшебник? — улыбнувшись в ответ, переспросил Старшой, поглядывая за спину, словно приглашал товарищей послушать Гаврилу, а те слушали, конечно, да похохатывали.
— Джян-бен-Джян. — подтвердил Гаврила. — Есть такой с той стороны гор.
— Аккореб? — прищурил глаза старшой. Слишком легко незнакомец произнес это слово. Без уважения и страха.
— Аккореб, — согласился Масленников, услышав в голосе уважение. — Ты же видел, откуда я спустился.
Люди вокруг заговорили, но старшой оборвал гомон взмахом меча.
— Врешь! Если б ты из Аккореба шел, то никак не мог Храма миновать…
Гаврила кивнул. Прищуренный взгляд старшого не обещал ничего хорошего, но врать Гаврила не хотел.
— … миновать и уцелеть!
Ожидая насмешки, Масленников осторожно ответил.
— Ну и там я был… Что с того?
И тут вокруг грянул смех. Даже старшой скривился как-то добродушно, правда, с изрядной долей презрения.
— Ты не только дурак, но и лжец!
Гаврила поднялся, и теперь никто не помешал ему сделать это — чего уж храбрым воинам при оружии и в собственном праве бояться лжеца и дурака?
— Почему? — спокойно спросил он отряхиваясь. Кусты вокруг стояли низкорослые, зато вдалеке росло несколько настоящих деревьев, которые в случае чего могли прикрыть от стрел.
— Потому что спрашиваешь, — сказал, как отрезал старшой. — Кто в Храм заходит тому уж, и говорить нечем.
Наверняка тот знал про Храм больше, и это знание было таким, что делало все то, что говорил Гаврила шуткой.
— Что-то не пойму я, — честно сказал Масленников. — Меч и щит я у волшебника в замке взял и в Храме был. Надо было зайти с тамошним хозяином посоветоваться. Насчет замка Ко. Так что с того?
Они засмеялись так, что кто-то даже хлопнул его по плечу одобрительно.
— Да ты, брат, веселее скомороха!
Смех перекатывался волнами. Казалось, даже кусты приняли участие в веселье, размахивая ветками. Гаврила смотрел на людей, соображая, что тут такого смешного и только потом понял, что шишига, которую он погубил в Храме, для каждого из них — неодолимый противник. Неодолимый даже в мечтах.
— Ладно, — решил старшой. — Пока поживи. С нами пойдешь.
— Куда это с вами? Мне, может, в другую сторону.
Старшой нехорошо усмехнулся.
— А У нас тут у всех одна сторона. Для живых. В другую только покойники ходят…
Гаврила пожал плечами.
— Понятно… У меня один вопрос только остался, — спросил он, глядя на меч в его руках. Щит стоял дальше, со всем уважением прислоненный к камню — он был куда удивительней простого меча. Узоры на нем по-прежнему менялись, словно ветер гонял их по мягкой коже. Они жили своей жизнью: переплетались, сходились друг с другом, скручивались в спирали. — Вы добро мое по-хорошему отдадите или как?
На него никто не обиделся. Старшой презрительно бросил отворачиваясь.
— Твое добро у тебя в штанах. Носи, пока не потерял.
Он протянул меч, с удовольствием глядя, как прокатывается по нему волна света.
— А то что до сих пор по ошибке твоим считалось, так мы это поправили.
Меч влетел в ножны.
— Меч и щит теперь хорошему делу послужат.
Гаврила пошевелил пальцами, кашлянул в кулак.
— Так им и в моих руках не плохо было.
— Трус и лжец — позор оружию.
— Кто трус и лжец? — спокойно переспросил Гаврила. Что-то в его голосе остановило тех, кто посчитал веселье оконченным и пошел по своим делам. — Вы, конечно, всех своих знаете, но я-то тут причем?
Они поняли оскорбление и заворчали.
— Уж не потому ли вы мне не верите, что жил при Храме до недавнего времени звереныш, которого тамошние жрецы на всех входящих науськивали? — презрительно спросил Масленников. — Так не бойтесь его больше. Убил я её…
Старшой молчал, не зная, что сказать или сделать. Пришел черед ухмыляться Гавриле. Он не хотел, чтоб это выглядело вызывающе, но как получилось — так получилось.
— Или думаете, что то, что вам не по силам, то и никому не в подъем?
Разговор не получался. Та малость, что еще связывала их, таяла в прохладном воздухе. Гаврила вдруг отчетливо почувствовал запах еще не пролившейся крови.
— Отдайте мне моё.
— Забери, — сказал старшой, чувствуя, как люди вокруг расступаются, давая ему возможность размахнуться.
Гаврила наклонил голову к плечу, краем глаза пересчитывая врагов. Меньше их было. Не больше десятка.
— Заберу, — сказал Масленников, — только вам решать как…
Старшой не переспросил. Понял, что Гаврила имел в виду. Не желая тратить время на разговоры, он просто ударил, желая убить и закончить затянувшуюся шутку.
Гаврила удара ждал, и успел присесть. Меч пролетел над головой и плечом, срезав несколько веток.
