Тьерн злился, и то, что он никого не мог обвинить в своих несчастьях, только добавляло яду в его злобу. Кто мог знать, что четыре сотни песиголовцев с двумя драконами не смогут сходу сломить сопротивление княжеской дружины и взять Пинск? Кому могло прийти в голову, что в этом захолустье окажется Черная свеча? Кто смог бы предвидеть, что талисман не даст ему возможности увидеть ни его, ни тех, кто его несет?
Он целый день просидел около Шара, извел треть припасенных для него снадобий, но талисмана не обнаружил. Беглецы пропали, словно монеты брошенные в воду. Шар, что после заклятий должен был показать княжеского воеводу Избора — Тьерн был твердо уверен, что уж этот-то наверняка окажется среди тех, кто понесет талисман — но Шар не показал ничего. В нем плавали расплывающиеся зеленые полосы, так, словно Тьерн лежал, уткнувшись лицом в траву, а однажды там показался выпуклый рыбий глаз. Сельдеринг точно знал, что талисман покинул город. Реликвия проявила себя лишь однажды. На несколько мгновений он сумел увидеть его в лесу и каких-то людей рядом — старика и еще кого-то, но все кончилось. Это было коротко как касание, как удар капли о землю. Он готов был грызть землю от злости и отчаяния и не делал этого только потому, что знал, что это не принесет пользы.
Тьерн не был готов к этому и растерялся. Сомнения терзали его всю ночь. Она истомила его неизвестностью, и под утро он все-таки применил магию.
Он честно признался себе, что применить Большую магию просто не решился. У него хватало воображения, что бы представить себе, чем это может для него кончится, но Малой магией он воспользовался. Второй день узкие полосы облаков тянулись над лесными дорогами Пинского княжества, что вели к Киеву, второй день из них лился дождь, и второй день Тьерна терзало недоумение. Он не мог понять, почему Белоян молчит?
Может быть, он еще не почувствовал присутствия у себя под боком другого мага, как беспечный купец не видит скрывающегося в чаще разбойника? Или наоборот он не заметил его, как медведь не замечает невесть как оказавшегося в берлоге комара? А может быть и это не так, а просто все разговоры о его силе оказались только разговорами?
Такие мысли, хоть и забредали в голову мага, но он гнал их от себя. Маг готовился отразить натиск волхва, но тот молчал, и Тьерн терзался, пытаясь отыскать смысл в этом молчании. Постепенно он склонялся к самому страшному для себя ответу. Этим ответом на невысказанный вопрос могло быть слово «презрение». Тьерн все боле и более убеждался, что Белоян не считал его, Тьерна, будущего главу Совета магов Вечного города, опасным для себя и только от этого еще не показал силу.
— Что же… И я не школяр, — подумал Сельдеринг. — Я знаю на что способен.
Сухой воздух от жаровни зашевелил занавеси, что окружали кресло Тьерна. Светильник в форме свиной морды, что висел над его головой, тоже не стоял на месте. Ток воздуха, что колебал полупрозрачные занавеси, раскачивал и его. От этого свиная морда болталась на тонких серебряных цепочках. Ее глаза, что обозначались небольшими, с ноготок младенца изумрудами вызывающе посверкивали.
Тьерну казалось, что он читает ее мысли. Она словно смеялась, подмигивая и думая про себя — «А я знаю, зна-а-аю, что у тебя неприятности!»
Маг смотрел на светильник преисполненный раздражения. Его раздражало все, что окружало — и мокрый воздух за стенами шатра и сам шатер и шорохи, и волны тепла, что проносились мимо него.
Вообще от гулявших под шатром сквозняков все тут двигалось, скрипело, шелестело. Только две вещи стояли прочно, как и полагалось — трехногий светильник перед входом, в котором курились какие-то благовония, да Шар, что стоял перед ним.
Он снял Шар с подставки, согрел в ладонях. Прохлада хрусталя вошла в пальцы, остужая кровь. Злиться можно было сколько угодно, но цель от этого не становилась ближе.
Привычно оглянувшись, нет ли кого рядом, маг шепотом произнес заклинание и брызнул на блестящую поверхность несколько капель мятной воды. Запах испуганной мышью шмыгнул по шатру, запутался в занавесях. На мгновение он перебил даже запах благовоний, сделав воздух свежим, как ожог крапивы.
Через секунду он бесследно пропал, зато Шар изнутри засветился теплым светом, словно кто-то живущий в нем ждал гостей и зажег свечу, что бы его гости не заблудились. Свет в хрустале стал сильнее. Он разделился на тонкие лучи, на мгновение, сделав стенки шатра похожими на звездное небо. Тогда Тьерн провел над ним рукой, уменьшая яркость, и позвал:
— Барон! Барон! Вы слышите меня?
Внутри Шара шевельнулась тень, и Тьерн помимо воли подумал, что Шар похож на яйцо, что каждый раз рождало для него нового собеседника. В этот раз оно преподнесло для него сюрприз. Из-за стекла, на него на него с любопытством смотрели детские глаза. Черные, как созревшие маслины, они быстро пробежали по шатру и остановились на лице мага.
— Кто ты, отрок? — спросил Тьерн. Шар не мог ошибиться. Он звал барона и только его Шар мог откликнуться на зов.
— Я — барон Пашкрелве! Наследник титула и замка.
Тьерн почесал лоб… Тут не было ловушки. Он знал барона в лицо, да и враги, будь они даже не в своем уме, не рискнули бы подсунуть ему ребенка вместо взрослого человека. Сельдеринг молчал, пока брови мальчика не поднялись удивленно. Тогда барон просто сказал:
— Слезь с лавки….
Голова качнулась, и Тьерн увидел мальчишку с прямыми светлыми волосами, расчесанными на пробор. Наверное сын, подумал Тьерн, а вслух спросил:
— А постарше тебя там у вас бароны есть?
Мальчишка оказался не глупым и оценил шутку.
— Есть. Сейчас отца позову…
Шар опустел, но не надолго. Через минуту там появилось лицо барона.
— Добрый день, барон!
— Добрый день, господин Сельдеринг. Что-то случилось?
Тьерн хлопнул по комару, что присосался в руке, с удовольствием размял останки кровососа в пальцах и ответил.
— Ничего. Все в порядке. Только ваши люди, к сожалению, оказались не на высоте.
Тьерн замолчал, с удовольствием наблюдая, как и без того, острый нос барона на глазах заостряется еще больше, и на нем выступают капельки пота.
— У вас там жарко? — посочувствовал он барону. — А у нас тут, почему-то, дождь….
Он прихлопнул еще одного комара и продолжил.
— Они позволили себя убить в самый неподходящий момент… Очень неприятно….
За стеной послышался шум, загремело железо. Не заботясь о показной вежливости, Тьерн отвернулся от Шара, и накрыл его колпаком. Полог распахнулся и с облаком сырого воздуха в шатер ввалился большой песиголовский вождь — Белый Ежик. С его шкуры лилась вода, но зубы скалились в победной улыбке. В вытянутой руке он держал голубя. У Тьерна сладко екнуло сердце. Он ничего не спросил, только протянул руку. Белый Ежик сдернул привязанную к ноге птицы записку и бросил Тьерну. Тот подхватил бумажку, развернул… Строчки колыхнулись в глазах, где-то пискнула птица, послышался мокрый хруст и мир стал с головы на ноги.
— Они нашлись.
Тьерн медленно опустился в кресло. Ощущение легкости нахлынуло и осталось. Беспокойство, что грызло его изнутри пропало, плечи развернулись, словно с них скатилась огромная тяжесть. Он даже машинально обернулся, не услышав за спиной грохота падения невидимого камня.
— Где? Как? — спросил Белый Ежик. Маг поднял глаза на него и к радости, что теперь жила в нем присоединилось удивление. Морду вождя усыпали голубиные перья. Все что осталось от крылатого вестника, он держал в кулаке, а другой рукой, не спрашивая, наливал вино в кубок мага.
Голубь был не простой, почтовый. Таких у Тьерна было всего шесть штук — подарок императрицы. Одного пол года назад унес коршун, сейчас Белый Ежик закусил другим и, значит, их осталось только четыре. Досада кольнула, но тут же растворилась в ощущении близкой удачи. Стараясь не замечать голубиных перьев на морде вождя ответил:
— Покупая лошадей, они расплатились моими деньгами.
Маг улыбнулся. Это была удача. Единственная за последние несколько дней, зато какая!
