– 0'кей, спасибо всем, хорошая работа.
– Хорошая работа, Джон, – сказала Эли, собирая страницы сценария. Она обратилась к нему впервые за весь вечер.
– Спасибо. – Джон взял со стола вынутые из сценария страницы – номер 430, сюжет о Слэйтере. – Но я должен сделать еще один сюжет.
– А? – Эли недоуменно уставилась на него. Джон положил сценарий перед собой, повернулся лицом к
камере Три, которую оператор в этот момент откатывал назад, и начал читать:
– Через неделю после того, как губернатор Слэйтер выступил с публичным заявлением об истинной причине смерти своей дочери Хиллари, возникли новые вопросы...
Эли закатила глаза:
– Джон... прекрати. Не надо.
– ...знал ли губернатор с самого начала, от чего умерла его дочь...
– Джон!
– ...а если да, то предпринимал ли он попытки скрыть истину, которые стоили, по крайней мере, еще одной жизни?
Эли махнула рукой и вышла из студии, недоверчиво тряся головой.
Джон снова видел толпу, которая по-прежнему текла мимо, словно вспененная река, раздраженная его словами, размахивающая плакатами, кричащая ему, чтобы он заткнулся. Он продолжал читать.
– Согласно заявлению губернатора Слэйтера, он только недавно узнал о том, что Хиллари умерла не от принятого по ошибке лекарства, но после неудачного аборта...
Марделл чувствовала себя страшно неловко, стоя за тремя выключенными камерами, в то время как Джон продолжал читать текст. Как ей вести себя стоять и слушать или что?
Теперь Джон посмотрел в камеру Два. Она находилась ближе, хоть и была всего лишь большой безжизненной машиной.
– Патологоанатом доктор Харлан Мэтьюс подтверждает причину смерти Хиллари, но настаивает на том, что губернатор знал о причине смерти уже на следующий день.
Марделл переглянулась с операторами, и, судя по выражению их лиц, все они сошлись во мнении: парень окончательно спятил.
– Пойдемте отсюда, – сказал один из операторов.
– Да, может, он угомонится, если у него не будет аудитории, – согласился другой.
Марделл и операторы тихо ушли.
Теперь вся аудитория Джона состояла из трех мертвых камер и огромной толпы, стоявшей перед его мысленным взором. Он продолжал:
– Хиллари сделала аборт в Женском медицинском центре 19 апреля. Шэннон Дюплиес, близкая подруга, отвезла Хиллари в клинику, а оттуда – домой, в особняк губернатора, где Хиллари и скончалась несколькими часами позже.
Карл выключил телевизор с чувством легкого разочарования.
– Он сказал, что выйдет с сюжетом в семичасовом выпуске тоже. Интересно, что случилось? Мама взяла внука за руку.
– Карл... он делает сюжет. Прямо сейчас. Карл был озадачен, но поверил ей.
– Что ты имеешь в виду?
Мама потянула внука к себе, и он сел рядом.
– Он говорит Истину прямо сейчас. Я не знаю, кто слушает его, но он делает то, что должен сделать. Я знаю.
Холодные черные мониторы в аппаратной молчали. Ни звука. Сузан собирала с пола выкинутые страницы сценария, все еще размышляя над случившимся. Тина яростно разорвала свой экземпляр и швырнула в мусорную корзину.
Пит стоял у окна, выходящего в студию.
– Чем это Джон там занимается? Джон продолжал читать, когда погасли прожектора и студия погрузилась в полумрак.
– Вскоре после присуждения ей стипендии Мемориального фонда Хиллари Слэйтер Шэннон поняла, что стипендия является платой – платой за молчание. После смерти Хиллари Слэйтер Женский медицинский центр продолжал работать, как обычно. Не проводилось никакого следствия по делу о преступной небрежности врачей.
Сузан и Тина тоже подошли к окну.
Пит недоверчиво хихикнул:
– Он делает номер 430, сюжет о Слэйтере. Тина пробормотала:
– Что отец, что сын, два сапога – пара, – и отвернулась. Перейдя к заключительным строкам сценария, Джон стал читать медленнее. Время сейчас не поджимало, и ему никогда больше не представится возможность снова прочитать эти строки:
– Месяц спустя Энни Брювер, выпускница средней школы, также умерла после аборта, произведенного в Женском медицинском центре.
Потом наступила тишина. Никакой рекламы с ее яркими красками, громкой музыкой, новыми автомобилями или запотевшими от холода, аппетитными бутылками пива. Никакой разъяренной толпы, неистовствующей и кричащей вокруг.
Просто тишина. Джон почти слышал, как последние слова все еще отражаются эхом где-то в пустой студии.
Он сказал это. Он сделал сюжет. Он положил страницы сценария на стол осторожно, почтительно, а потом некоторое время сидел неподвижно, поставив локти на стол, подперев подбородок кулаками, просто возвращаясь к нормальному состоянию, к способности думать и чувствовать.
Как тихо! Доводилось ли ему когда-нибудь в жизни слышать такую тишину?
– Баррет, ты страшно эксцентричный тип, ты знаешь это? С противоположной стороны стола стоял Бен Оливер. Как долго он простоял там?
– Привет, Бен.
Бен положил локти на стол напротив кресла Бинга Дингэма. Несколько секунд он просто стоял так и смотрел на Джона изучающим взглядом.
– Значит, Тина выбросила сюжет?
– Он вышел в пятичасовом, но из семичасового она его выбросила.
– Ты не смог конкурировать с носорогом.
– Боюсь, что так.
Бен иронически рассмеялся и витиевато выругался.
– Да, я знаю... Мне следовало бы быть здесь. Но не буду врать, Джон... Я просто решительно не хотел этого. Это означало бы неприятности такого рода, которые мне не нравятся и больше совершенно не нужны. – Он с отвращением фыркнул. – В любом случае, мое присутствие мало что могло изменить. Ты злоупотребляешь своим влиянием здесь, тебя обвиняют в необъективности, ты это знаешь?
– Весьма польщен.
Потом наступило молчание – молчание зловещее. Наконец Джон нарушил его:
– Так что, Бен, мне выходить завтра на работу? Бен на мгновение опустил глаза, а потом поднял взгляд на Джона.
– Ну... Лорен Харрис просмотрел твой контракт с телекомпанией. Там говорится, что мы не можем уволить тебя, но контракт позволяет нам назначить тебя на другую должность.
Джон ожидал этого.
– Э-э... кем? Репортером?
– Да... легкие репортажи. Квартеты парикмахеров, соревнования по поеданию устриц и бегу в мешках, в таком духе. Конечно, это означает меньше рабочих часов. Будешь работать неполный день.
Джон откинулся на спинку кресла и тихо рассмеялся. Подобные предложения делались здесь и раньше – обычно репортерам, которые на следующий день не выходили на работу.
Бен тоже вынужденно рассмеялся. Он понимал, что никого не обманывает.
