сексуальных контактов, и никаких презервативов... и я оказался прав. Каким-то образом я знал это».
Он снова посмотрел на Рэйчел. Она положила чек в карман и подхватила поднос с обедом для очередного клиента. Если Джону не показалось, девушка сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. За ней в глубине помещения сгустилась неестественная тьма – черные тени, внушающие жутковатое, мрачное чувство.
Но... нет. Все это ему просто мерещится. Он положил на тарелку несколько крохотных помидорчиков, добавил несколько гренков, несколько кусочков бекона и полную ложку малокалорийного итальянского соуса, а потом направился обратно к своему столику.
Он снова увидел Рэйчел; теперь она обслуживала столик в противоположном конце зала.
Глубокая печаль. Не прошенная. Неожиданная. Джон остановился посмотреть на девушку и внезапно почувствовал ее боль, как если бы у них было одно сердце на двоих. Она страдала. Он просто знал это – и теперь страдал тоже.
«Ладно, теперь приди в себя, хорошего понемногу. Я ничего не чувствую. Я ничего не слышал на самом деле. Все прошло, все в порядке, все кончилось».
Он отвел взгляд в сторону, прямо на свой столик, за которым Карл с угрюмым видом продолжал жевать салат.
«Мне надо справиться с этим. Я не буду обращать на это внимания и останусь здравомыслящим, хладнокровным профессионалом».
Но печаль не покидала его сердце, печаль острая и мучительная – и к тому времени, когда Джон дошел до своего столика и сел, он уже был готов залиться слезами.
«А ну-ка, Баррет, выброси все это из головы. Возьми себя в руки, дружище, возьми себя в руки. Представь, что ты сидишь перед камерой».
Должно быть, Карл заметил написанную на лице отца тревогу. Он внимательно смотрел на Джона.
Джон вытер глаза и объяснил:
– Слишком много перца.
– Ты плачешь? – Карл был так близок к истине, что Джон просто не поверил своим ушам.
– Нет, я не плачу. – Он вымученно усмехнулся. – Ох, уж этот стручковый перец.
Довольно. Джон вытащил носовой платок, высморкался, вытер глаза и овладел собой. Он сунул платок в карман и ткнул вилкой в салат. Из-под вилки в сторону вылетел помидорчик и запрыгал по полу. Карл внимательно смотрел на отца. Джон физически ощущал на себе его внимательный взгляд. Он был взвинчен и находился на грани срыва.
Наконец он ударил по столу кулаком.
– Чего ты смотришь на меня? Глаза Карла немного покраснели.
– Почему ты плакал?
– Я не плакал? Я съел стручок перца, у меня защипало вносу, заслезились глаза, и... – Джон поставил локоть на стол, подпер кулаком подбородок и несколько мгновений молча смотрел на сына. Потом он потер ладонью шею и уставился в тарелку с салатом. Потом перевел взгляд на пол, пытаясь определить местонахождение укатившегося помидорчика. Потом вздохнул и снова посмотрел на сына.
– Что тебе, собственно, от меня надо? Что ты хочешь знать?
– Я хочу знать, что тебя расстроило.
– Ты меня расстроил! – раздраженно сказал Джон, грозя сыну пальцем. Потом с ним случился приступ недержания речи, но он осознал это слишком поздно. Карл, поскольку ты так настойчиво задаешь вопросы... могу добавить, вопросы резкие, сложные... Возможно, тебе захочется задать еще один резкий, сложный, бестактный вопрос, чтобы мы смогли выяснить, почему я плачу – если я вообще плачу!
Карл пристально смотрел ему в глаза.
– Да. Да, я готов.
Джон просто потряс головой. Его попытка язвящего сарказма не удалась, и он сказал слишком много.
– О, забудь, забудь это.
Внезапно Карл схватил его за руку.
– Папа, ты мне за весь вечер не сказал ни слова. Так поговори же со мной, в конце концов!
Джон чувствовал на своей руке цепкие пальцы сына. Он не мог оставить это без внимания. Несколько долгих, мучительных мгновений он смотрел в глаза Карлу, и Карл смотрел ему в глаза. Пути назад не было. Режиссер не мог переключиться на другую камеру. Джон не мог даже объявить рекламную паузу.
– Дай мне подумать, – наконец сказал он, опуская глаза. Он несколько мгновений покрутил в пальцах вилку, потом перевел взгляд в другую сторону зала. Рэйчел уже ушла. Он спросил себя: «А что, если?.. Что, если Карл спросит ее?»
– Помнишь нашу официантку... Рэйчел?
– Да.
Джон еще некоторое время напряженно размышлял, прежде чем заговорить.
– Попробуй найти ее, отвести в сторонку... как бы ненароком... и спросить, говорит ли ей что-нибудь имя Энни.
Карл не скривился и не выказал никакого недоумения. Скорее он радостно оживился.
– Энни?
– Да... Энни.
– Просто спросить, говорит ли ей что-нибудь...
– Говорит ли ей что-нибудь имя Энни.
Карл вышел из-за стола и с непринужденным видом пошел через зал, высматривая Рэйчел. Он зашел за стойку с холодными закусками, по-прежнему оглядываясь по сторонам, а потом свернул за угол.
Джон уставился на свою свиную грудинку, уже остывшую к этому времени. Он не мог вызвать в себе интерес к салату. Он взял вилку и с трудом проглотил несколько кусочков, чувствуя, что только что совершил колоссальную ошибку, сделал шаг навстречу ужасной беде. Сейчас Карл вернется сконфуженный, получив отрицательный ответ от девушки, – и Джону придется смириться с тем фактом, что у него по- настоящему, со всей очевидностью «едет крыша». Ай, ладно. По крайней мере, он будет знать все точно.
Он почувствовал, что кто-то приближается, и обернулся. Карл и Рэйчел. Карл был возбужден, – Джон еще не видел его таким возбужденным; а Рэйчел просто с благоговейным страхом смотрела на Джона широко раскрытыми глазами.
– Вы... вы Джон Баррет, ведущий программы новостей? – спросила она.
– Да, верно.
– Откуда вам известно про Энни Брювер? Джон не понял, услышал ли он последние слова – услышал ли по-настоящему. Он взглянул на Карла.
– У нее была подруга по имени Энни Брювер, она умерла, – сказал Карл.
– Должно быть, вы слышали об этом, – сказала Рэйчел. – Об этом нужно сообщить в новостях!
Джон посмотрел на Карла, потом на Рэйчел, потом на часы и растерянно пролепетал:
– Э-э-э... так... когда вы... как вы...
– Я заканчиваю в девять. Тогда мы можем поговорить. Это всего через двадцать пять минут.
«Да. Не упускай возможности, Джон. Доведи это дело до конца».
– Хорошо... Конечно.
Рэйчел вернулась к работе с новой энергией. Карл скользнул на свое место несколько более оживленный, чем прежде.
– А что тебе о ней известно? – спросил он.
– О ком? О Рэйчел?
– Да.
Джон порылся в памяти, просто на всякий случаи.
– Ничего.
– А что тебе известной об этой Энни Брювер? На это Джон мог ответить лишь одно:
– Ничего.
В самом начале десятого было делом нескольких минут расплатиться за обед, найти свободную кабинку
