Бруммель притворился, что не слышит.
– Так расскажи-ка мне толком, что же произошло. Я хочу докопаться до истины.
Маршалл умерил напор, сам не зная почему. Может быть, из вежливости, а может, он чего-то испугался? Как бы там ни было, он начал свой рассказ, подбирая слова, излагая суть в четкой телеграфной форме, примерно так, как слышал от Бернис, но опуская некоторые детали, которыми она с ним поделилась. Рассказывая, он изучал лицо Бруммеля и внимательно разглядывал его кабинет, фиксируя каждую мелочь обстановки, в том числе и настольный календарь с записями на каждый день. Это происходило автоматически. За время работы в «Нью-Йорк Таймс» он выработал привычку наблюдать и схватывать информацию так, чтобы это было незаметно со стороны. Может быть, он присматривался, потому что не доверял этому человеку? Но если бы и доверял, он все равно всегда и во всем оставался репортером. По обстановке кабинета можно было заключить, что Бруммель – педант. Об этом говорило все, начиная от полированной поверхности стола и кончая стаканчиком с идеально отточенными карандашами.
У стены, там где раньше стоял безобразный массивный мастодонт, красовалась впечатляющая композиция из полок и шкафов мореного дуба с застекленными дверцами и литыми медными ручками.
– Вот как! Ты поднялся в цене, Альф! – иронически произнес Маршалл, кивая в сторону шкафа.
– Нравится?
– Очень. Для чего он тебе?
– Прекрасная замена старому. Я приобрел его, желая показать, что можно сделать, если экономить каждую копейку и не сорить деньгами. Старый меня раздражал. Я считаю, что кабинет должен быть представительным.
– Конечно, конечно. Ух ты, у тебя свой ксерокс…
– Да, и книжные полки с запасом на будущее.
– И запасной телефон?
– Телефон?
– Да, что это там за шнур выходит из стены?
– Это? Это для кофеварки. Ну, так о чем мы говорили?
– О том, что произошло с Бернис… – ответил Маршалл. Он прекрасно умел читать и вверх ногами, и задом наперед и, продолжая рассказ, не сводил глаз с календаря, лежащего на столе. Все места для записей на вторники были пусты, хотя это был рабочий день Бруммеля. Только в один из них была намечена встреча с пастором Янгом, в 14.00.
– Передай привет моему пастору, – спокойно произнес Маршалл, как бы невзначай. Судя по удивленному и в то же время раздраженному взгляду Бруммеля, он сразу понял, что перешел дозволенные границы.
С трудом заставив себя улыбнуться, Альф ответил:
– Ах да, ведь Оливер Янг твой пастор?
– Да, а ты с ним тоже хорошо знаком?
– Нет, не совсем. Мне приходилось с ним встречаться лишь по службе…
– Но ведь ты ходишь в другую церковь, в ту, маленькую?
– 'Аштон Комьюнити'. Впрочем, продолжай, расскажи до конца.
Маршал заметил, насколько легко можно привести его в замешательство, но ему не хотелось заходить слишком далеко в своих экспериментах. По крайней мере, не сейчас. Журналист подхватил нить рассказа и, вплетя в него мимоходом возмущение Бернис, виртуозно довел повествование до конца. Он обратил внимание на то, что Бруммель разыскал в столе несколько бумаг, которые ему вдруг понадобились, и прикрыл ими календарь.
– Кто был тот индюк, который не удосужился посмотреть удостоверение Бернис? – спросил Маршалл.
– Чужак, он не из нашего участка. Если Бернис назовет его имя или номер полицейской бляхи, я заставлю его ответить за свое поведение. Видишь ли, нам пришлось вызвать подкрепление из Виндзора на время фестиваля. Наши-то прекрасно знают, кто такая Бернис Крюгер, – с неприязнью добавил шериф.
– Но почему бы ей самой не выслушать от тебя все эти оправдания?
Бруммель подался вперед, и лицо его стало очень серьезным:
– Я считаю, что лучше поговорить с тобой, Маршал л, чем заставлять ее еще раз являться в полицию. Полагаю, что ты знаешь, какое горе она перенесла не так давно?
«Ладно, – решил про себя Маршалл, – не знаю, но спрошу тебя».
– Я в городе новый человек, Альф.
– Разве она тебе не рассказывала?
– Но уж ты-то с удовольствием расскажешь? – эти слова вырвались у Маршалла непроизвольно, но он попал в цель.
Бруммель откинулся в кресле, внимательно изучая лицо Маршалла. Хоган же подумал, что совсем не жалеет о сказанном.
«Я уже вне себя, если ты этого еще сам не заметил», – красноречиво говорил его взгляд. Бруммель продолжал:
– Маршалл, я хотел встретиться с тобой лично, потому что хотел… исправить положение.
«Так, послушаем, что ты расскажешь о Бернис. Теперь будь начеку и получше выбирай слова, Бруммель», – подумал Маршалл.
