– Кроме вас?
Страчан расхохотался.
– Да, я сразу догадался, что не подхожу к их клубу. Я был среди них чужаком, даже врагом, потому-то они меня и вышвырнули.
– Насколько я понимаю, скандал разгорелся вокруг использования университетских доходов?
– Совершено верно, – Страчан старательно восстанавливал события в памяти. – Вначале я ничего не подозревал, пока мы не заметили странные, необъяснимые затяжки платежей по счетам. Это была вовсе не моя обязанность – следить за финансовой дисциплиной, но когда до меня стали доходить разные слухи, вы знаете, как это бывает, я спросил Байлора, в чем дело. Он ни разу не ответил прямо на мои вопросы, по крайней мере, меня не удовлетворили его ответы. Тогда я попросил совершенно независимого ревизора, приятеля моего друга, ознакомиться с отчетностью, разобраться в том, что делалось в нашем экономическом отделе. Не знаю, как ему это удалось, но он был человек сведущий в этих делах, и он напал на след.
– Можете вы назвать его имя? – не удержалась Бернис.
Страчан пожал плечами:
– Джонсон, Эрни Джонсон.
– А как его найти?
– Увы, его уже нет в живых.
Как жаль. Маршалл начал терять надежду.
– А он хоть оставил после себя какие-нибудь записи, бумаги, что-нибудь вещественное? Страчан покачал головой:
– Если они и остались, то для нас они все равно потеряны. Почему, вы думаете, я тут отсиживаюсь? А ведь я даже знаком с Нормой Маттили, государственным прокурором, и причем довольно хорошо. Я решился пойти к нему и все рассказать. Но надо всегда учитывать то обстоятельство, что все эти шишки там, наверху, даже не назначат вам время для встречи, если у вас нет конкретных доказательств, и притом неопровержимых. Власть трудно заставить высунуть голову из своей раковины. Она не желает ни во что вмешиваться.
– Ладно… Ну, и что этот Эрни Джонсон откопал?
– Когда он пришел ко мне, то был в совершенной панике. По его словам, деньги от объявлений и платежи за учебу исчезали и потом поступали неизвестно откуда. И было ясно, что они не приносили никаких процентов, никаких доходов, как следовало бы в том случае, если бы, к примеру, деньги специально для этой цели задерживались в банке. Ничего подобного. Они как будто падали в бездонную бочку и бесследно исчезали. Эти господа манипулировали цифрами, пытаясь скрыть, что оплачивали просроченные счета совершенно с другого счета… Словом, была полная каша.
– Стоимостью в несколько миллионов?
– По крайней мере, громадные суммы университетских Доходов утекали год за годом совершенно бесследно. Где-то там, в ином измерении, видимо, существует ненасытное чудовище, поглощавшее все наши доходы.
– И тогда вы потребовали ревизии?
– Да. Эжен Байлор взвился под потолок. Наши отношения моментально перешли с деловых на личные, и мы стали непримиримыми врагами. Это меня окончательно убедило в том, что университет испытывает большие затруднения и что в них повинен Эжен Байлор. Но, естественно, он ничего не мог сделать один, без ведома остальных. Я уверен, что все они были заодно. Поэтому когда голосовали за мою отставку, мнение было таким единодушным.
– Но какова цель? – спросила Бернис. – Для чего им ставить под удар экономическое положение университета? Страчан только покачал головой:
– Я не знаю, что они пытаются сделать, но если нет никакого другого, тщательно скрываемого объяснения тому, куда пропадают деньги и как можно покрыть недостачу, то университет, вероятнее всего, приближается к банкротству. Кулинский должен об этом знать. Для меня ясно, что он причастен и к финансовым махинациям, и к моему увольнению.
Маршалл полистал свои заметки.
– Ну, а как вписывается в общую картину наша дорогая профессорша?
Страчан не удержался от смеха:
– Ах! Наша дорогая профессорша! С минуту он обдумывал ответ.
– Конечно, Лангстрат всегда была руководителем, имеющим несомненное влияние, но… я не думаю, что круг замыкается на ней. По-моему, она целиком и полностью контролирует всю группу, но в то же время существует некто более сильный, и ему, в свою очередь, подчинена Лангстрат. Я думаю… я думаю, она несет ответственность за людей из этой группы перед кем-то могущественным и мне неизвестным.
– И вы даже не догадываетесь, кто это может быть? Страчан отрицательно покачал головой.
– Ну ладно, что вы еще знаете о ней самой? Страчан задумался, вспоминая нужные сведения:
– Училась в Лос-Анжелесе, преподавала в других университетах, прежде чем попала в Вайтмор- колледж. На факультете она уже не меньше шести лет. Насколько я помню, всегда интересовалась восточной философией и оккультизмом. Какое-то время была связана с новоязыческой группой в Калифорнии. Но, понимаете, я только три назад заметил, что она открыто излагает свои верования ученикам, и был поражен, узнав, что ее лекции вызывали большой интерес. Ее вероучение и рекомендации по его практическому применению нашли отклик среди студентов и среди преподавателей.
– Кто же из них на это прельстился? Страчан негодующе потряс головой:
– Это безумие продолжалось на факультете психологии несколько лет, прежде чем я обратил на него внимание! Среди коллег Лангстрат могу назвать – Маргарет Исландер… вы ее, может быть, знаете?
