человеческого сознания, и уверял, что вначале им двигал интерес к новому. Но он все больше и больше впутывался в их шашни и попадал в зависимость. Они обещали поддержку, а значит, и успех его газете, если он войдет с ними в компанию.
Перед мысленным взором Маршалла встала еще одна картина: серые глаза Бруммеля смотрели на него гипнотизирующе, и манящий голос вопрошал: «Маршалл, мы хотим знать, с нами ли ты…»
Страчан продолжал говорить. Маршалл очнулся и переспросил:
– О, простите, что вы сейчас сказали?
– Я сказал, что Тэду пришлось выбирать. Он всегда руководствовался прежде всего истиной и был беспристрастен ко всем, даже к своим друзьям, включая меня. С другой стороны, он принадлежал к группе Лангстрат, придерживался их философии и был прекрасно осведомлен об экспериментах. Я думаю, он считал, что истина неприкосновенна, что пресса всегда имеет право на свободу, но пока, находясь на распутье, он начал печатать материалы об экономических проблемах. И явно перешел границы дозволенного в отношении членов правления.
– Да-да, припоминаю, – сказала Бернис, – Хармель говорил, что они пытались взять его под контроль и диктовать, что ему следует писать. Это его страшно разозлило.
– Естественно, когда дело касалось принципов, не важно, так называемых научных или метафизически-философских, которыми он так увлекался, Тэд в первую очередь оставался журналистом… – Страчан снова вздохнул, глядя в пол. – Так что, увы, он попал под перекрестный огонь в моей борьбе с университетским правлением. Вследствие чего мы оба потеряли свои посты, положение в обществе… Можно сказать, я был даже рад все бросить и уехать. С ними невозможно бороться.
Маршаллу такие речи пришлись не по вкусу.
– Неужели они так сильны? Страчан был очень серьезен:
– Я даже не представлял себе тогда, насколько вездесущи и могущественны они на самом деле, да и сейчас до конца не представляю. Я понятия не имею, какова конечная цель всех этих людей, но начинаю сознавать, что всякий, кто встанет у них на дороге, будет уничтожен. Сейчас, сидя перед вами и вспоминая недавнее прошлое, я прихожу в ужас при мысли о том, как много людей в Аштоне, не имеющих ни малейшего отношения к университету, исчезло в течение последнего года.
Маршалл вспомнил Джо, хозяина бакалейной лавки. А Эли? Что произошло с ней?
Страчан был бледен, и в голосе его звучала тревога:
– Что вы оба собираетесь делать со всей этой информацией.
– Не знаю, – честно признался Маршалл.
– Я еще не знаю. До полной картины недостает многих деталей. Пока мне нечего печатать.
– Помните, что случилось с Тэдом? Задумывались вы над этим?
Но Маршалл и не собирался сейчас об этом думать. Он предпочел спросить о другом:
– Почему Тэд не захотел со мной разговаривать?
– Он боится.
– Боится чего?
– Их. Системы, которая его сломила. Он больше знает об их таинственных занятиях, чем я, и уверен, что его страх имеет основания. Уверен, что опасность очень велика.
– Но с вами-то он разговаривал?
– Конечно. Обо всем, кроме того, что вас сейчас интересует.
– Вы продолжаете встречаться?
– Да, удим рыбу, охотимся, обедаем вместе. Он живет недалеко отсюда.
– Не можете ли вы ему позвонить?
– Позвонить и замолвить за вас словечко?
– Именно это я имею в виду.
– Я… я подумаю, но это и все, что я могу вам обещать.
– Спасибо!
– Но… мистер Хоган… – Страчан подался вперед и взял Маршалла за руку. Посмотрев на обоих журналистов, он сказал очень спокойно:
– Мне страшно за вас. Вы не неуязвимы. И никто из нас не одержал победы. Уверен, что человек может потерять все, если сделает хотя бы один неверный шаг. Обдумывайте свои поступки, я вас умоляю, обдумывайте свои поступки и каждую секунду ясно сознавайте, что вы делаете.
Том, ответственный редактор «Кларион», был занят размещением объявлений и верстки на полосах очередного номера, когда звякнул колокольчик входной двери. У Тома были более важные заботы, чем прием посетителей, но Хоган и Бернис уехали по своим таинственным делам, и кроме него в редакции никого не было. Как бы он хотел видеть Эди на ее обычном месте! Работать становилось с каждым днем все труднее. Хоган и Бернис в погоне за призраками совершенно забросили свои обязанности, и выполнять их было некому.
– Здесь есть кто-нибудь? – произнес приятный женский голос.
– Минуточку, я сейчас выйду! – закричал Том, вытирая руки влажной тряпкой.
По узкому проходу между столами он выбрался в приемную, где увидел у перегородки привлекательную, нарядно одетую молодую женщину. При виде его она улыбнулась. «Ой-ой-ой!» – подумал Том, сразу почувствовав себя помолодевшим.
