– Да послушай ты! Меня как-то поставил, а я ему – не буду снимать портки, что хотите делайте, не буду.
– Ишь как... А он?
– Выгнал на улицу и сумку через окно выкинул.
– Да, вот жизнь была. Скажи, интересно жили?
– Еще как! У меня вот до сих пор мой букварь хранится.
– Ну, ты даешь, прямо-таки твой букварь?
– Не веришь? А пойдем, покажу. Или торопишься куда?
– Да куда мне торопиться. Так, приехал, время убить: час туда – час обратно, глядишь, и время прошло.
– Вот ведь как бывает. А все езжу, смотрю, когда рейс на Мадагаскар откроют. Все хочу туда попасть.
– Ишь ведь, как тебя зацепило. Видать мечта-то покоя не дает.
– Ох, не дает, не дает. Все улететь хочу. Разве это жизнь. Вот помнишь, какая у нас жизнь была.
– То-то, была...
Они обнялись, как старые знакомые и, счастливые, засеменили в сторону трамвайной остановки. Прочь от одиночества. Назад, в прошлое.
Телефон
Любовь Петровна лежала с закрытыми глазами и прислушивалась к звукам, которые доносились из квартиры сверху. Зазвенел будильник. «Сейчас Ефим Иванович начнет шарить по тумбочке и, как всегда, смахнет его на пол», – угадывала передвижения соседей Любовь Петровна. «Так и есть. Ругнулся. Зашаркал тапочками. Хлопнула дверь. Это он в ванной. Теперь зашумит вода. Включил воду на весь напор. Ну, началось. Расфыркался. Еще раз десять чихнет, сплюнет, потом пойдет на кухню. Вот уже загремел кастрюлями. Интересно, что у них сегодня на завтрак? Вчера видела Веру Семеновну, так у нее из пакета торчал рыбий хвост. Наверное, будут рыбу жарить. Поесть-то они любят. Да и деньги есть, пока еще оба работают. Но ничего, не успеете оглянуться, как и вас проводят на заслуженный отдых. Потом сами поймете, что это такое, когда не надо никуда идти. Уже третий месяц никуда не надо, а привыкнуть все не могу. А вот и Вера Семеновна. Ее и не слышно. Ходит тихо, будто боится кого разбудить. А кого будить-то? Дети давно выросли, а внуками еще не обзавелись. Эта сразу на кухню. Чайник ставит. Так и есть. Что-то затихла совсем. Ничего не слышно. Наверное из холодильника что-то достает. Ну вот, теперь-то точно ничего не услышишь. Радио включили. Ох, и любят же они новости слушать. Ну, все. Дальше не интересно. Разве что железная дверь заскрипит, когда будут уходить. Потом зашумит лифт. И все. Тишина. Надо вставать».
Любовь Петровна запустила руку в сваленные на журнальном столике вещи, стараясь нашарить свои очки. Пальцы перебирали всякого рода скляночки, баночки, тюбики с кремом, попали в чашку с недопитым чаем, смахнули на пол пачку старых газет, наткнулись на засохший кусок хлеба и, наконец, обнаружили пластмассовые дужки. Она нацепила очки и оглянулась.
Ее однокомнатная хрущевка, что досталась Любови Петровне после обмена большой, светлой крупногабаритной трешки, больше походила на камеру хранения. Со дня переезда, хотя с тех пор прошло восемь лет, здесь ничего не изменилось. Полкомнаты занимала большая двуспальная кровать, которая стояла под углом к балкону. Плотно к стене прижимались два шкафа. На одном кресле стоял телевизор, на другом – большая связка с книгами. Все остальное пространство занимали частично распакованные ящики, наполовину разорванные коробки, сваленные в кучу книги, узлы со старой одеждой. Везде висели ее юбки, кофточки, шарфики, платочки, валялись пустые тюбики от губной помады, упаковки таблеток, кулончики, брошки, клипсы, лак для ногтей, кусочки ваты, фантики от конфет, пустые баночки из-под чего-нибудь. Холодильник Любовь Петровна никогда не включала. Туда она складывала постельное белье, пустые банки из-под кофе и красивые бутылки из-под вина. Любовь Петровна никогда ничего не выбрасывала. Даже когда выносила мусор, тщательно рассматривала содержимое ведра и проверяла, не попала ли туда какая- нибудь нужная вещь. Для этого она вынула из платяного шкафа ящики и поставила их на пол прихожей. Из ящиков все вываливалось, но Любовь Петровна не любила наводить порядок и, когда было нужно, отгребала разбросанные вещи ногой. Пол она никогда не мыла. Ни к чему. Тем более, что в гости к ней никто не приходил: дочь жила в другом городе, соседей она не знала, а подруг не заводила.
Любовь Петровна прошла на кухню, чтобы пожарить яичницу. Но сковородка, заваленная грудой грязной посуды, лежала на самом дне раковины. Любовь Петровна помыла себе чашку и стала ждать, пока закипит чайник. «Чем же сегодня заняться?», – задала она себе вопрос и услышала, как зазвенел телефон у соседей. «Звени, звени, все равно трубку никто не возьмет. Они уже ушли. Надо же, какие настойчивые. Раз десять уже прозвенел. Как хорошо, что у меня нет телефона. А так бы трезвонил день и ночь. Нет, чем меньше с людьми общаешься, тем спокойней. Бывало, на работе так наобщаешься, что тошно становится. Поработай-ка всю жизнь администратором в гостинице. То делегацию расселить надо, то какой-нибудь шишке „люкс“ понадобится, то артисты нагрянут. Такого наслушаешься за день, что хоть уши затыкай. А дома – благодать. Тишина. И никому ничем не обязан. Хотя сейчас-то, пожалуй, тишины чересчур много. А может, поставить телефон, пусть его, звенит? Все хоть словом с кем можно перемолвиться. А то уже три месяца молчу.
Любовь Петровна открыла конверт, который ей вручили, когда провожали на пенсию, пересчитала деньги и пошла на телефонную станцию. Аппарат она выбрала себе самый простой, с диском и когда его подключили, подолгу, не снимая трубку, старательно накручивала разные комбинации из цифр, думая над тем, кому бы позвонить. Она перебрала в голове всех своих знакомых и решила, что звонить некому. Телефон молчал.
Любовь Петровна помыла около кровати маленький квадратик пола, поставила аппарат туда и по несколько раз в день протирала его тряпкой. Но телефон был нем. Через неделю его настырное молчание стало ее раздражать.
Как-то вечером Любовь Петровна машинально подняла с пола старую газету с объявлениями, пробежала глазами нескольку строчек и облегченно вздохнула. «Выход есть, – подумала она. – Если я дам хотя бы одно объявление, телефон заговорит. А если два или три, тем более. Только вот что бы мне подобрать для продажи. Хотя, какая разница. Все равно продавать не буду. Так, только поговорю. Например, про шкаф».
Первый звонок раздался рано утром. Женщина с приятным голосом спрашивала про размеры шкафа, его цвет и цену. Любовь Петровна очень вежливо попросила подождать и измерила длину ширину, высоту. Цену сказала с потолка, потому что шкафу было лет тридцать, и после него она мебель не покупала. Женщина удивилась, что так дорого, и повесила трубку.
Потом позвонил молодой мужчина, по голосу не старше тридцати. Он рассказал Любови Петровне, что купил дачу за городом, и туда нужна недорогая мебель. Хочет сделать своей жене сюрприз, чтобы, когда та приедет, уже все было обустроено. Не важно, какой шкаф, какого цвета. Он уже все подобрал: диван, стол и стулья, даже холодильник. Если Любовь Петровна согласна, он придет его посмотреть, но это так, формальности, и сразу же его купит. Надо только адрес сказать, а он подъедет с друзьями на машине и заберет. Хорошо бы сегодня вечером, если Любовь Петровна не возражает. Любовь Петровна подумала, что и на самом деле лишится своего старого шкафа и, молча повесила трубку. Телефон звенел весь вечер, но Любовь Петровна к нему не подходила. Только уже часов в двенадцать, когда решила, что приличные люди по ночам шкафы не покупают, сняла трубку.
– Добрый вечер! Простите, что так поздно. Вы шкаф продаете? – интересовался приятный, с хрипотцой, мужской голос.
– Уже продала, – с раздражением ответила Любовь Петровна
– Очень жаль. А вы, наверное, переезжаете?
– Нет. Я уже один раз переехала, на всю жизнь воспоминаний хватило.
– Я вас понимаю. Когда у меня умерла жена, я не мог находиться в той квартире, где мы прожили двадцать семь лет. Обменял на меньшую. Теперь вот живу в однокомнатной. Всю мебель там оставил. А сейчас хочу новую купить. Но не новую, конечно, у пенсионера откуда деньги, а так, подержанную, но чтоб прилично выглядела.
– Если честно признаться, мой шкаф очень старый. А вот, может быть вам кресло подойдет. Оно совсем
