тенью и кончай. Зигмунд, свободен.
Боксеры пожали перчатки. Роберт слизнул с усов пот и спросил:
— Ну как?
— Ты в полном порядке, князь, — ответил Зигмунд задумчиво. — Только, на мой взгляд, — он жестом позвал Сажина, — ты излишне акцентируешь удар. Как думаете, Михаил Петрович?
— Считаешь, что выдохнусь? — Роберт испытующе переводил взгляд с тренера на партнера.
— У тебя мания, князь. При чем тут твое дыхание? Он отлично дышит, Михаил Петрович, — ответил Зигмунд. Сажин стоял, наклонив голову, и молча слушал боксеров. — Дело совсем в другом, — продолжал Калныньш, — когда ты наносишь удар, ты невольно прерываешь серию. Так? Ты очень опытный боксер, Роберт, хорошо чувствуешь себя на дистанции удара, твоя связь с противником не должна прерываться. Работай легче, но без перерывов. В этом твое преимущество, ты не запутаешься в длинных сериях.
— А я не сдохну?
— Не старайся каждым третьим-четвертым срубить и не сдохнешь. Бросай одни руки, держи противника на дистанции удара, ты же опытный боец, он сам подставится. Помяни мое слово.
— Зигмунд говорит дело, — вмешался Сажин, — ты устаешь не от боя, а от собственных тяжелых ударов, напрягаешься, рвешь дыхание. Давай попробуем?
— Сейчас? Я только отработал три раунда, — Роберт вытер лицо локтем.
— Неважно, еще один не помешает. Петер! — крикнул Сажин и, когда старый тренер подошел, спросил: — Ты не возражаешь, если Роберт проведет один раунд с твоим легковесом?
— С Тони? — Петер нахмурился. — Можно, только без этого, — он сжал руку в кулак.
— Естественно. Нам надо проверить Роберта на скорость, а к своим партнерам он очень привык.
— Тони! — позвал Петер.
Высокий стройный юноша подошел и поклонился.
— Слушаю, мастер.
— Надень шлем и проведи один раунд с этим парнем. — Петер хлопнул Роберта по плечу. — Понял?
— Слушаю, мастер, — Тони побежал в раздевалку и через секунду появился в тренировочном шлеме.
— Михаил, ты посмотри за ними, — Петер взял Зигмунда за руку и отвел в сторону. — Поговорим, парень. Ты мне очень понравился в бою с американцем.
Зигмунд слушал, склонив голову набок, пошевелил губами и сказал:
— Я плохо говорю по-немецки.
— Пустяки, — Петер шутливо ударил его в живот, — боксеры говорят на языке жестов.
Зигмунд рассмеялся и пошел с Петером по залу.
— У тебя быстрая реакция, парень, — Петер пояснил свою фразу жестом.
— Боксера выдают глаза, — ответил Зигмунд, — Удар рождается в глазах.
— Да, глаза, — согласился Петер и обнял боксера. — Глаза выдают желания человека. Но не все понимают взгляд.
— Я понимаю, — ответил Зигмунд. — Вы знаете, я чувствую мысль противника, трудно объяснить, но я точно знаю, когда человек врет, только делает вид, а когда хочет действительно ударить.
Они замолчали и пошли дальше. Когда-то Петер был одного роста с Зигмундом, но сейчас сутулые плечи прижимали его к земле. Боксер казался высоким и очень тонким рядом с тяжелой, медвежьей фигурой старого тренера.
Они сделали круг по залу и остановились напротив боксирующих в быстром темпе Тони и Роберта. Сажин стоял рядом и, не вмешиваясь в ход поединка, поглядывал на секундомер. Тони пытался навязать ближний бой, но каждый раз натыкался на перчатку грузина и оставался на средней дистанции. Петер смотрел, морщился и осуждающе качал головой.
— Стоп! — крикнул он, подошел к Тони и стукнул его по шлему. — Глупец, боксер дерется руками, а выигрывает ногами и головой. Он встречает тебя одним и тем же ударом. Думай.
— Слушаюсь, мастер, — Тони занял боевую стойку и двинулся к Роберту.
— Вы строгий, — сказал Зигмунд, когда они с Петером снова пошли по залу.
— Дисциплина и труд, — Петер обнял Зигмунда за плечи.
— Творчество, — боксер выскользнул из-под руки Петера и ударил пневматическую «грушу». — Самостоятельность мышления.
Петер не понял слов боксера, но протест почувствовал, еще он все время чувствовал взгляд Сажина, который наблюдал за спаррингом, то и дело поглядывал на Петера, и проскальзывала в глазах русского то ли насмешка, то ли подозрение. Петер постарался выпрямиться и расправить плечи, появилась злость. Косолапя, Петер шел рядом с Зигмундом, но между ними возникла дистанция. Крохотная, но дистанция, и русский точно выдерживал ее. Он шел рядом, изящно огибая спортивные снаряды, в каждом его шаге и жесте была мягкость и свобода молодого тренированного тела. Свобода не только мускульного расслабления, а внутренняя свобода человека, на плечо которого нельзя положить руку без разрешения. Он шел рядом, но Петер понимал, что если он захочет похлопать его или взять за руку, то боксер уйдет, вежливо улыбнется и под благовидным предлогом, что ему хочется ударить «грушу» или мешок, сделает шаг в сторону. Как говорят боксеры. «тустеп». Неужели он что-нибудь понял? Догадался? Почувствовал?
— Мальчик, — Петер не протянул руку, а остановил русского словом. — Ты доктор?
— Хирург, — Зигмунд нахмурился и показал, что режет.
— Посмотри, — Петер поднял к лицу ладони, — что у меня с руками?
Зигмунд взял руку Петера и стал ощупывать многократно перебитые и распухшие суставы.
— Давно, — сказал Зигмунд и вернул Петеру руку, словно посторонний предмет. — Профессиональный ринг, работали с незажившими суставами. Хронические вывихи, сильная деформация, верхняя фаланга пятого пальца несколько раз сломана.
Петер согласно кивнул.
— Болят, — сказал он и посмотрел вопросительно.
— Нужно сделать рентгеновский снимок, сейчас мне трудно дать вам совет. — Зигмунд взглянул через голову Петера. — Иду, — он вежливо кивнул и побежал к Сажину, который, стоя в окружении Тони, Роберта и Шурика, смеялся и смотрел в сторону Петера.
Когда тренировка закончилась и русские вышли из душа, Петера удивило, что Сажин тоже каждый раз моется вместе с боксерами, — Петер пригласил их в буфет, где уже заказал для ребят сок, а себе и Сажину — пиво. Первым подбежал Шурик, он подмигнул Петеру, сказал «мерси», схватил стакан с соком и опрометью бросился к Тони, который, стоя в сторонке, ждал его. Как объяснялись два новоиспеченных друга, для Петера, да и для всех остальных, оставалось загадкой, но они разговаривали, и данный факт не вызывал сомнений. Склонив друг к другу рыжую и черную головы — Тони был жгучим брюнетом, — почти соприкасаясь лбами, они подолгу беседовали на понятном им одним языке. И сейчас Шурик подбежал к Тони, они азартно заговорили о чем-то и, прихлебывая из одного стакана, уселись на диванчик под огромным портретом Петера Визе, который красовался на стене напротив входа.
В центре улицы, преграждая дорогу машинам, стояла группа мужчин в полосатых арестантских костюмах и тапочках. Размахивая руками, как полицейские-регулировщики, они направляли транспорт в боковую улицу. Когда схлынула очередная волна машин, мужчины оставили на перекрестке дежурного, пробежали квартал и захватили следующий перекресток. Позади них проезжая часть оставалась пустой, а мужчины продолжали теснить машины, захватывали квартал за кварталом. Одни водители доброжелательно кивали, другие, судя по их лицам, говорили резкости, но подчинялись, так как арестанты с дороги не уходили, а иногда и требовательно стучали но кузовам.
