параллельно-диагональным расположением и сходились в площадях. И что интересно, больше подобных планировок городских улиц в нашей стране не существовало.
Не оставила равнодушным и уникальная кирпичная старообрядческая церковь, в которой, как рассказали местные, по выходным и праздникам ведет службу специально приезжающий батюшка. Но день был будний, и я его не застал.
Зато я, что было на меня совсем не похоже, с превеликим удовольствием посетил обычную церковь. Разумеется, масштабы ее были довольно скромны, да всех прихожан-то имелось всего три-четыре старушки, но вот ее звонарь был просто неподражаем. Не знаю, по какому поводу он разбудил колокола, но такого перезвона я еще в жизни не слышал. В общем, меня пробрало до души и на выходе я даже не пожалел денег и прикупил пару дисков с православными песнопениями и пожертвовал, чего со мной вообще никогда не случалось, сдачу нищим.
Посещение же художественной фабрики заставило меня по-новому взглянуть на казавшийся мне с детства каким-то откровенно лоховским самобытный русский народный промысел — хохлому. Оказывается, имя свое он носил от села Хохлома, расположенного недалеко от Семёнова. Особенностью ремесла, формировавшего на протяжении веков быт и жизненный уклад целых поколений, являлось изготовление золоченой деревянной посуды без применения драгоценного металла и своеобразная растительно-травная роспись, символом которой являлась жар-птица. Сотрудница музея при фабрике даже утверждала, что пошел тот от иконописи как раз во время обширного заселения этих краев знавшими старинный секрет золочения икон староверами. Я снова не удержался и прикупил на память необычно расписанную столовую ложку.
Домой вернулся уже только под вечер, усталый, одухотворенный и полный мистических переживаний. Не буду врать, но я ощущал себя так, будто заново родился, так хорошо и благостно было внутри. Казалось, жизнь моя вновь обретает былой ритм и наливается смыслом. И даже, несмотря на то что мне не удалось ничего узнать конкретно о своей иконе, я чувствовал, что на верном пути. Сомнений на этот счет у меня не было. В общем, я был уверен, что оказался на этой земле не случайно. Что-то непознанное, не поддающееся моему материалистическому рациональному пониманию с самого момента обретения лика вело меня, как слепого щенка, к чему-то исключительно важному. Какие бы испытания ни преподносила судьба, какие трудности бы ни возникали. И это несмотря на то, что я по-прежнему оставался чужд какой бы то ни было религиозности и не собирался падать ниц перед тем, во что искренне не верил.
Когда на улице стемнело, я расставил вокруг иконы купленные в церкви свечи и, вставив в компьютер один из дисков, погасил свет. Сидя на диване, я вглядывался в отражавшийся от поверхности нежно мерцавший свет пламени. Мысли переносили меня в те далекие времена, когда все здесь было не так, по- другому, и шла война не на жизнь, а на смерть. И когда из-за того, что ты крестился двумя пальцами, тебя могли посадить.
Я думал о несовершенстве человеческого устройства, о врожденной вражде, о нелепых выдумках церковников и, глядя на икону, старался понять и разглядеть в ней то, что было скрыто от мира. Ведь не один раз спасавший Русь, согласно легендам, фетиш точно имел, что сказать. Но Бородица и младенец продолжали молчать, еще сильнее будоража воображение. Казалось, они тоже над чем-то задумались. Будто никак не могли решить, что делать дальше. Словно боялись начать. И я это чувствовал. Как впрочем и то, что я их, в конце концов, дожму и им волей-неволей придется раскрыть свои тайны. Наконец, устав от бессмысленного созерцания и поняв, что сегодня уже ничего не добиться, я погрозил пальцем пустоте и вслух пообещал, что обязательно доберусь до истины. Чего бы мне это ни стоило.
Я пожалел, что так и не смог нигде найти абсента, и подмигнул в расстройстве иконе. И вдруг мне показалось, будто я что-то вижу, будто что-то заколебалось внутри нее. Но что это было, я разглядеть не мог. Неожиданно в комнате запахло костром, и я в ужасе вскочил с дивана. Однако, вспомнив, что на кухне ничего не горит, в изумлении замер. Только теперь мне стало понятно — запах гари доносился от лика предо мной. Рука моя непроизвольно дернулась к ноге и больно ущипнула за ляжку. Но запах паленого не исчез. Это не сновиденье.
Я подошел и буквально впился глазами в икону. По поверхности словно бы пробежала зыбкая рябь, и откуда-то из глубины начала проявляться картинка. Сначала робко и неуверенно. Но с каждой секундой все четче. Точно так, как рождается на фотобумаге печать. Сверкнула водная гладь. Раскинулось поле. Вырос лес. Затем появилась поляна. Отблески свечей увеличились и стали ярче. И вдруг сквозь стволы неведомых сосен я увидел охваченное огнем невысокое деревянное здание. Картинка как в кино начала приближаться. Я разглядел столпившихся у пожара людей, но, странное дело, никто из них и не пытался его тушить. Они просто стояли и молча наблюдали происходящее. Вскоре я оказался к ним настолько близко, что стал различать одежду. Их темно-зеленые кафтаны. Их черные треуголки. Их тяжелые сапоги. Их огромные ружья. В это время из постройки донеслись душераздирающие крики. Один из солдат сделал было шаг вперед, и, словно ища поддержки, оглянулся на старшего. Но тот, тяжко вздохнув, покачал головой. Руки парня в бессилье повисли, он с ненавистью сорвал с себя треуголку и, обхватив голову, упал на колени и зарыдал. Соседи, не проронив ни слова, обнажили головы. Я что есть силы напряг зрение, пытаясь прорваться сквозь стену огня и дыма, и наконец увидел.
В центре постройки, сбившись в кучу, самозабвенно крестились четверо в монашеских одеяниях. Один из них, по виду главный, стоял в полный рост и, прижимая к груди икону, читал молитву. Остальные, дико озираясь по сторонам, отчаянно жались к нему и хватали за полы платья. Беспощадный огонь неистово обдавал искрами и адским жаром. Кто-то не выдержал и в исступлении закричал. Дрогнувшего тут же обняли и загородили телами. Пламя неумолимо приближалось, но монахи продолжали прижиматься друг к другу все крепче, не предпринимая никаких попыток прорваться. Было видно, они сами выбрали столь жуткий конец и теперь неистово жаждали смерти.
— Чего страшитесь? — услышал я твердый голос, пытавшийся заглушить треск лопавшихся в пламени бревен. — Огня ли временного, о вечном пламени не помышляя? Не убойтесь! Земную муку претерпевши, световидных венцов удостоитесь! Дерзайте во славу божию, не устрашайтесь! Не бойтеся пещи той! До пещи той страх от, а егда в нея вошел, тогда и забыл вся! Временный огнь токмо тело греховное разрушает, душу же от вечного пламени спасет!
Руки с иконой простерлись к небу.
— Недолго терпеть телесную муку! Миг един, и ангелы души к самому Христу вознесут! Дерзайте убо, правовернии! Тем посрамите врага видимого, тем победите и врага невидимого!..
Раздался звук падающих перекрытий, шум огня прорезали вопли ужаса. Крыша рухнула. Теперь, кроме разбушевавшейся стихии, я не видел ничего. Монахи исчезли. Крики стихли. Солдаты, надев треуголки, стали расходиться. Только один продолжал еще стоять на коленях. Спина его вздрагивала. Картинка начала медленно отъезжать в обратном порядке. Сначала исчезла поляна. Потом пропал лес. Затем поле. Сверкнула водная гладь. Отблески свечей уменьшились и задрожали. По поверхности пробежала рябь. Икона вновь приобрела прежний вид.
Я перевел взгляд на стену. Что же я видел? И что могло означать представшее передо мной жуткое зрелище? Неужели, икона мне пыталась мне что-то сказать? Но что? И что это было за место? Я стал судорожно вспоминать, где я мог его видеть, но в памяти так ничего и не всплыло. Но ощущение сопричастности меня не покидало. Я бросился к компьютеру и стал открывать подряд все скаченные за последнее время фотографии. Вдруг мелькнула знакомая водная гладь, и меня озарило. Светлояр! Ну, конечно! Как я сразу не догадался! Я возбужденно встал и принялся расхаживать по комнате. Завтра же, не откладывая, с утра поеду на озеро и узнаю всю правду!
6.
6.1. Поднялся я, против обыкновения, в восемь утра. За ночь меня не побеспокоил ни один кошмар, и настроение было отличным. Как всегда после сна я интенсивно размялся и, приняв бодрящий душ, взялся за кашу. Аппетита не было, видимо, организм еще до конца не проснулся, но я понимал, что ехать на голодный желудок все же не стоит. Нудный завтрак занял у меня около получаса, и, так и не доев до конца, к девяти я был готов к выходу. Я долго раздумывал, стоит ли брать икону с собой, но в конце концов все же решил оставить дома. Задержаться на озере я мог на несколько дней, и подвергать ее излишнему риску мне не хотелось. На прощание я только еще раз пристально поглядел на лик и, пообещав вернуться с новыми
