Пес снова отправлялся по делам или храпел под кустами.
И так случилось, что он в первый раз проворонил хозяина.
Семен Гаврилович зашел к кому-то из товарищей во внутренние комнаты дома и загостился у приветливых хозяев. Джан случайно обнаружил, что его нет на прежнем месте за общим столом, и, не поискав, как подобает обычной собаке, по следу, немедленно отправился за ним домой.
Напрямки он мог добежать в полчаса. Дорогу пешком он знал хорошо, и Семен Гаврилович рассчитывал, что он именно так и поступит.
Но пес не соизволил идти пешком. Он отправился на платформу и «сел» в электричку.
А электричка в тот, не показанный для Джановых разъездов, час шла до Москвы без остановок.
Джан стоял на площадке у дверей, готовясь сойти, когда электричка с ревом промелькнула мимо его дома.
К счастью, в этом же поезде ехал в Москву мастер Арбузов. А на комбинате не было ни одного человека, который не знал бы «в лицо» мохнатого поводыря Сердюкова.
В Москве Джан вышел из вагона и растерянно огляделся по сторонам. Казалось, он только что не пожимает плечами…
— Фу! — сказал ему Арбузов. — Стыдно как! Потерял, дурень, хозяина.
Он велел Джану войти в обратную электричку, с остановкой на его платформе, и строго сказал: «Домой, Джан! Стыдно! Ищи своего хозяина!»
И Джан, сконфуженный, поехал домой.
Ворвавшись в дом и не найдя в комнатах хозяина, пес пришел в неописуемое возбуждение. С лаем и злобным рычанием он метался по кладовым и сараям, спустился в подвал, слазал по лестнице на чердак.
Когда он в раздражении сбил с ног Лариску и начал срывать одежду Семена Гавриловича с вешалки, послышался голос:
— Нина! Тут Джан без меня не появлялся?! — и хозяин (его хозяин!..) показался с товарищами возле калитки.
В день празднования годовщины Октябрьской революции за Семеном Гавриловичем явились представители трех поколений воспитанников детского дома.
Леша Силов и его друзья стали уже юношами. Здоровые и сильные, они учились теперь в техникуме на Силикатном заводе.
К 7 ноября воспитанники отовсюду стекались в родное гнездо.
Семен Гаврилович, несмотря на усталость и застарелые боли в пояснице, надел парадную форму, вручил Леше знаменитый тульский баян, кликнул Джана, и все торжественно двинулись к детскому дому.
Было празднично, красиво, непринужденно. Игры, пляски, физкультурные номера сменялись пением и чтением стихов.
В зале за длинными столами с угощением сидели шефы, почетные гости. Тут были и председатель поселкового Совета Иван Иванович Барков, и главный инженер Силикатного завода, и Семен Гаврилович, и знаменитый баритон Леонид Быстров.
Их угощали, развлекали, ухаживали за ними.
Одна из девочек поднесла и Джану венок из ярких шелковых и бархатных цветов, и он милостиво разрешил надеть его на шею.
Гости вспоминали и рассказывали детворе о войне, о славных боевых подвигах героев, о своей работе теперь и о службе Джана.
Потом появилась на свет знаменитая тулянка, и далеко по огромному дому и парку зазвенел за ее полнозвучным напевом хор счастливых молодых голосов.
Даже Джан вступил в хор как-то очень удачно и нисколько не изуродовал исполнение, испустив в конце громкий лай.
Как раз этот момент был заспят фотографом, так что на большой цветной фотографии, которая сейчас висит в приемной детдома, все смеются, а у Джана пасть разинута до ушей.
Декабрь. Дуют ледяные ветры. Через дороги и тропы намело кучи снега. Нелегко теперь стало добираться к «надомникам».
Острые боли в суставах и в пояснице все чаще и чаще мучили Семена Гавриловича. Но он помалкивал об этом, не желая никого тревожить, да и боялся, что родные и доктор восстанут против его путешествий по району.
А сидеть дома без дела, когда все тебя ждут, — такая тоска!..
Однажды утром Джан разбудил его, как всегда, затемно. Натягивая валенки, Семен Гаврилович несколько раз приглушенно охнул, — так пронзительно стрельнуло в суставах.
— Ох, чует непогоду «барометр» мой! — бормотал он, собираясь в путь. — Суставчики что-то разыгрались!.. Плохи у нас делишки Да… а…
Джан юлил возле хозяина и в нетерпении терся об его ноги мощным телом. Для него, в его теплой мохнатой шубе, эти прогулки в морозные или снежные дни были сплошным наслаждением.
После завтрака Семен Гаврилович затянул потуже ремень на полушубке, завязал под подбородком тесемки шапки и, опираясь на палку, отправился с Джаном на станцию.
Он предполагал в этот день побывать в трех местах. Там что-то не ладилось с новыми станками. Но боли все усиливались, голова трещала, и Семен Гаврилович скоро почувствовал, что сегодняшний его график должен будет сломаться.
С трудом добрался он до ближнего поселка, узнал, в чем были неполадки, и объяснил, как их надо исправить. Голос у него был совершенно больной Он то и дело хватался за голову и жаловался на неумолчный звон в ушах.
— Да прилягте вы хоть на часок! Неужели нельзя отложить до завтра? Ложитесь-ка — я вас укрою! Отдохните часок, а мы позвоним, чтобы за вами приехали, — настойчиво уговаривала его чета старичков-«надомников».
Семен Гаврилович прилег на диван, накрылся полушубком и сразу впал в забытье.
Джан с тревогой следил за хозяином. Все его поведение сегодня было таким необычным! Он совсем не улыбался, не шутил. Голос у него был какой-то хриплый, чужой, руки слабые, горячие… Собака внимательно, точно не узнавая, вглядывалась в лицо спящего.
Семен Гаврилович спал долго. Только к вечеру он поднял голову и попросил:
— Пить!
Старушка-хозяйка подала ему ковш со студеной водой и разохалась:
— Ну, куда вы пойдете?! Где вам — такому больному! Пятый час на дворе. Темно уж! Метель к ночи заходит…
— Тут недалеко, в «Красный луч». А темно мне, хозяюшка милая, в любой день, в любой час. Как- нибудь Джан меня доведет. Он и в темь видит отлично.
Семен Гаврилович решительно встал. Во время сна он согрелся и как будто немного приободрился.
И вот они снова бредут по хрустящей дороге. Мороз кусает щеки. Пар оседает сосульками на усах.
Семен Гаврилович почувствовал, что пробиваться сквозь такую вьюгу ему не по силам.
С каждым шагом у него все больше захватывало дыхание. Ледяной ветер и выпитая из ковшика вода жгли горло, словно раскаленными иглами. Жестокая ревматическая атака грызла суставы. Сердце словно обрывалось куда-то… Он остановился. Охнул. Палка выпала у него из рук. И сам он начал медленно оседать на землю.
Джан рванулся за палкой. Рука хозяина выпустила кольцо его шлейки. Джан подал палку и понял, что хозяин не может уже взять ее. Джан бросил палку и с жалобным визгом лизнул помертвевшее, покрытое холодным потом лицо.
