— Мама, если это был Майлз, мы не можем скрывать правду. Дай Бог, чтобы это был кто-то другой и чтобы полиция нашла его… как можно скорее.
Она смолкла; страх боролся с надеждой.
Леди Беатрис хотела сказать дочери что-нибудь ободряющее, но, взглянув ей в лицо, передумала.
Араминта встала, склонилась над матерью и поцеловала ее, слегка коснувшись губами лба, после чего покинула комнату.
Несколько минут леди Беатрис лежала неподвижно.
— Вы можете унести поднос, Эстер, — внезапно сказала она. — Мне что-то уже не хочется никакого чая.
Итак, она прекрасно помнила, что в комнате все это время находилась сиделка. Эстер не знала, радоваться ли открывшейся перед ней возможности беспрепятственно наблюдать за происходящим или же огорчаться, что никому уже нет дела до ее присутствия. Впервые в жизни Эстер оказалась в роли невидимки, и это теперь постоянно уязвляло ее гордость.
— Да, леди Мюидор, — холодно сказала она и, взяв поднос, оставила леди Беатрис наедине с ее мыслями.
Вечером у Эстер выдалось немного свободного времени, и она провела его в библиотеке. Обедала она в зале для слуг. Воистину столь вкусной еды ей никогда еще в жизни пробовать не доводилось. Стол здесь был куда обильнее и разнообразнее, нежели в доме отца Эстер. Даже в пору их семейного благополучия более шести перемен блюд там не бывало, причем из мясных кушаний готовили либо баранину, либо говядину. Здесь же ей на выбор предложили три мясных блюда, а весь обед состоял из восьми перемен.
В библиотеке она нашла книгу об испанских кампаниях герцога Веллингтона и успела уже углубиться в чтение, когда открылась дверь и вошел Киприан Мюидор. Увидев ее, он удивился, но неприязни при этом не выказал.
— Прошу прощения, что беспокою вас, мисс Лэттерли. — Он взглянул на книгу в ее руках. — Я уверен, что вы заслужили право отдохнуть после трудов, но мне бы хотелось поговорить с вами о здоровье моей матери.
Он и впрямь был взволнован, в его пристальном взгляде читалась тревога.
Эстер закрыла книгу, и Киприан увидел заглавие.
— Боже правый! Неужели вы не могли выбрать ничего поинтереснее! У нас здесь масса романов, есть и стихи — это чуть правее, на тех полках, по-моему.
— Благодарю вас, я знаю. Я взяла эту книгу вполне осознанно.
Она видела, как на его лице отразилось сначала сомнение, а затем и неловкость — когда он понял, что Эстер не шутит.
— Думаю, леди Мюидор глубоко потрясена смертью дочери, — поспешила она перевести разговор и ответить на заданный вопрос. — Кроме того, ее сильно тревожит вторжение в дом полиции. Но мне не кажется, что ее здоровье в опасности. Чтобы пережить горе, требуется время. Тем более когда потеря столь внезапна.
Киприан уставился на стол между ними.
— Она не делилась с вами своими подозрениями относительно виновника трагедии?
— Нет… Хотя я не говорила с ней на эту тему. Но, конечно, я готова выслушать все, что она мне скажет, если это облегчит ее душевные страдания.
Киприан поднял глаза и вдруг улыбнулся. Если бы они встретились в другой, не такой угнетающей обстановке, вдобавок проникнутой страхом и подозрениями, и если бы Эстер не была сейчас на положении прислуги — Киприан бы ей, скорее всего, понравился. Свойственные ему чувство юмора и острый ум были не в силах скрыть даже самые безупречные манеры.
— Так вы полагаете, что к докторам обращаться не стоит? — настаивал он.
— Не думаю, чтобы они могли здесь чем-либо помочь, — спокойно ответила Эстер. Она колебалась, сказать ли ему всю правду или же промолчать, чтобы он не заподозрил ее в подслушивании чужих бесед.
— Что? — видя ее сомнения, спросил он. — Пожалуйста, мисс Лэттерли!
Она ответила не задумываясь, скорее подчиняясь внезапному чувству доверия.
— По-моему, она боится собственных подозрений относительно того, кто был виновником смерти миссис Хэслетт. Точнее — боится, что это обернется потрясением для миссис Келлард, — ответила Эстер. — Думаю, она предпочитает затаиться и молчать, чем навлечь подозрение полиции на того, кого подозревает она сама.
Эстер умолкла, всматриваясь в его лицо.
— Проклятый Майлз! — в бешенстве бросил Киприан, выпрямился и отвернулся. Голос его был исполнен гнева, но особого удивления в нем не слышалось. — Папе нужно было выставить его, а не Гарри Хэслетта! — Он снова повернулся к ней лицом. — Я прошу прощения, мисс Лэттерли. Извините меня за грубые слова. Я…
— Пожалуйста, мистер Мюидор, вам не стоит винить себя в этом, — торопливо ответила она. — Обстоятельства таковы, что удержаться от вспышки гнева крайне трудно. Постоянное присутствие в доме полиции, донимающей всех вопросами, может вывести из себя кого угодно.
— Вы очень добры, — произнес он, и чувствовалось, что это не просто комплимент.
— Полагаю, газеты до сих пор пишут об этом? — продолжила Эстер, видя, что пауза затягивается.
Киприан присел на подлокотник ближайшего кресла.
— Ежедневно, — сказал он печально. — Те, что посерьезнее, ругают полицию, хотя, по-моему, она этого не заслужила. Вне всякого сомнения, полиция делает все, на что способна. Не могут же они, в самом деле, подобно испанской инквизиции применять к нам пытки, пока кто-нибудь не признается… — Он резко рассмеялся, но смех прозвучал скорее болезненно. — Кстати, сами газетчики возмутилась бы в первую очередь, примени полиция такие методы расследования. Положение у полицейских сейчас, прямо скажем, незавидное. Надави они на нас посильнее, их тут же обвинят в неуважении к дворянству. А прояви они мягкотелость, немедленно последуют обвинения в бездарности и равнодушии к делу. — Киприан глубоко вздохнул. — Думаю, бедняга инспектор уже проклинает тот день, когда докопался, что преступление совершено одним из обитателей дома. Но он, кажется, не из тех, кто ищет легкие пути…
— Да, это верно, — согласилась Эстер с большей уверенностью, чем мог предполагать Киприан.
— А бульварная пресса обсасывает каждую версию, сколь бы отталкивающей она ни казалась, — продолжил он, болезненно поморщившись.
Внезапно Эстер ощутила, как глубоко ранит Киприана вторжение чужих людей в жизнь семьи. Он переживал это очень остро, стараясь скрыть свою боль, как его учили в детстве. Мальчик должен быть храбрым, никогда не жаловаться и ни в коем случае не плакать. Это признак слабости, мужчины себя так не ведут.
— Мне очень жаль, — мягко сказала Эстер и, коснувшись его руки, ободряюще пожала ее, забыв, что здесь не госпиталь, а перед ней не раненый солдат. В этом доме она была на положении прислуги, и, право, не стоило брать за руку своего хозяина, да еще находясь с ним наедине в библиотеке.
Однако начни сейчас Эстер извиняться, она бы только усугубила неловкость. Оба тут же смутились бы, и зародившееся взаимопонимание исчезло бы в мгновение ока. Поэтому Эстер просто медленно села на место и улыбнулась.
От дальнейших объяснений ее спасла открывшаяся дверь: в библиотеку вошла Ромола. Увидев их вместе, она нахмурилась.
— Разве вы не должны быть с леди Мюидор? — резко спросила Ромола.
Ее тон уязвил Эстер, и она с трудом взяла себя в руки. Будь они сейчас в равном положении, она дала бы достойный ответ.
— Нет, миссис Мюидор, ее светлость сказала, что я могу провести этот вечер как мне угодно. Она решила сегодня лечь спать пораньше.
