ни Эстер, ни леди Беатрис этого стука не услышали. Не обращая внимания на сиделку, сэр Бэзил подошел к жене.
— Очень хорошо, — он с удовлетворением оглядел ее. — Судя по наряду, ты уже готова выйти в гостиную. В самом деле, ты гораздо лучше выглядишь.
— Нет… — начала леди Беатрис, но он прервал ее.
— Конечно же, лучше. — Сэр Бэзил улыбнулся, но вид у него был при этом весьма деловой. — Я рад за тебя, дорогая. Эта ужасная трагедия отразилась на твоем здоровье, но худшее уже позади, и силы будут теперь возвращаться к тебе день ото дня.
— Позади? — На лице ее возникло недоверие. — Ты в самом деле считаешь, что все позади, Бэзил?
— Конечно. — Он медленно прошелся по комнате, оглядел туалетный столик, поправил одну из картин. — Естественно, еще предстоит суд, но тебе необязательно там присутствовать.
— Но я хочу!
— Я бы понял, если бы от тебя ждали каких-либо свидетельских показаний, но, поскольку вызывать тебя свидетелем не будут, я бы предпочел, чтобы ты все потом узнала от меня.
— Ничего еще не кончено, Бэзил! Они всего-навсего арестовали Персиваля…
Он обернулся к жене, лицо его выразило нетерпение.
— Все, что тебя тревожило, действительно позади, Беатрис. Если ты желаешь видеть, как вершится правосудие, — что ж, пожалуйста, поезжай вместе с нами в суд, хотя я бы посоветовал тебе остаться дома. Так или иначе, следствие закончено, и не стоит больше об этом думать. Ты выглядишь лучше, и меня это радует.
Леди Беатрис уже поняла, что спорить бесполезно, и молча отвела взгляд в сторону. Пальцы ее теребили кружево платка, который выглядывал у нее из кармана.
— Я решил помочь Киприану получить кресло в парламенте, — продолжал сэр Бэзил, явно считая предыдущую тему исчерпанной. — Он одно время интересовался политикой, и это, кажется, самое подходящее для него занятие. У меня достаточно связей, чтобы к следующим выборам тори приберегли для него одно кресло.
— Тори? — удивилась Беатрис. — Но он придерживается радикальных взглядов!
— Чепуха! — Сэр Бэзил даже рассмеялся. — Просто начитался разных дурацких книжонок. Все это несерьезно.
— Не думаю.
— Вздор! Чтобы бороться со всякой ересью, даже полезно получить о ней информацию из первых рук.
— Бэзил… я…
— Вздор, дорогая, вздор! Это как раз то, что ему нужно. Сама увидишь, как разительно он изменится в самое ближайшее время. Я должен ехать в Уайтхолл. Надеюсь увидеть тебя за обеденным столом.
Он коснулся губами ее щеки и прошел мимо Эстер, так и не обратив на нее внимания.
Войдя в кондитерскую на Риджент-стрит, Эстер сразу же заметила Монка, одиноко сидящего за столиком. Склонившись над чашкой, бывший сыщик разглядывал остатки шоколада на донышке, лицо у него было хмурое и замкнутое. Однажды Эстер уже видела его таким, когда дело Грея чуть не обернулось для Монка катастрофой.
Шелестя юбками, она подошла к столику и села напротив. Он еще не сказал ни слова, а Эстер уже ощущала, как в ее груди закипает гнев. Это горькое чувство поражения было ей тем более понятно, что и она точно так же не знала, чем заняться и как жить дальше.
Монк поднял на нее глаза, и лицо его мгновенно окаменело.
— Я вижу, вы покинули сегодня свою пациентку, — вместо приветствия язвительно заметил он. — Полагаю, раз болезнь изгнана из дома, здоровье ее светлости мигом пошло на поправку?
— А разве болезнь изгнана? — сказала Эстер с деланым изумлением. — Насколько мне известно со слов сержанта Ивэна, мы имеем дело с рецидивом, который иногда приводит к летальному исходу.
— Для лакея — да, но вряд ли для ее светлости и всего семейства, — сказал Монк, даже не пытаясь скрыть горечь.
— А для вас? — Она разглядывала его с неприязнью, которой на самом деле не ощущала. Монк мог удариться в жалость к самому себе, а Эстер знала, что люди зачастую начинают упиваться этим чувством. Настоящее сочувствие не имеет ничего общего со слезливым соболезнованием. — Итак, вы решили покончить с карьерой полицейского…
— Я ничего не решал! — сердито возразил он. — Вы говорите так, будто я сам попросил об отставке. Я отказался арестовать человека, в чьей виновности не был убежден, и Ранкорн меня за это уволил.
— Благородный поступок! — язвительно подметила Эстер. — Но вполне предсказуемый. Вы что же, воображали, он после этого поступит с вами по-другому?
— Приятно слышать такое от товарища по несчастью, — ответил Монк, свирепея. — А вы-то сами разве не предвидели реакцию доктора Помероя, когда давали больным лекарства, которые он не прописывал? — Монк невольно повысил голос, и пара, сидевшая за соседним столиком, немедленно оглянулась. — К несчастью, вряд ли вам удастся подыскать мне место вольнонаемного детектива, как мы нашли для вас место сиделки, — подытожил он.
— Так, значит, вы сговорились с Калландрой? — Не то чтобы Эстер сильно удивилась; она и раньше подозревала, что не все так просто с ее приходом в дом Мюидоров.
— Конечно. — Монк невесело улыбнулся. — Может быть, вы отправитесь к леди Калландре и спросите, нет ли у нее состоятельных друзей, которым нужно срочно раскрыть какие-нибудь тайны или отыскать сгинувшего наследника?
— Определенно. Это отличная идея.
— Не вздумайте! — Он был взбешен ее покровительственным тоном. — Я запрещаю вам!
Рядом с Монком возник официант, ждущий заказа, но тот его и не заметил.
— Я поступлю так, как сочту нужным, — парировала Эстер. — И не смейте мне диктовать, о чем нам говорить с Калландрой. И вообще, будьте столь любезны, закажите мне чашку шоколада.
Официант открыл было рот, но, видя, что его по-прежнему не замечают, снова его закрыл.
— Вы упрямая и самонадеянная особа, — в ярости сказал Монк. — Таких невыносимых я в жизни своей не встречал. И я не позволю вам кроить мою жизнь на свой лад, вы мне не гувернантка. Я еще не беспомощен и не лежу на больничной койке.
— Не беспомощны? — Брови Эстер подпрыгнули, и во взгляде отразилось все раздражение и весь бессильный гнев на тех, из-за чьей слепоты и трусости был арестован Персиваль и уволен Монк. — После того как вы обнаружили эти улики, несчастного лакея увели в наручниках, а больше вы уже ни на что не способны. У вас ни службы, ни перспектив, вы навлекли на себя немилость начальства. Вы сидите в кондитерской и глазеете на остатки шоколада в чашке. И при этом вы позволяете себе роскошь отвергать протянутую вам руку помощи?
Теперь уже все сидящие за соседними столиками повернулись и уставились на Монка и Эстер.
— Я отвергаю лишь ваше бесцеремонное вмешательство, — сказал он. — Выходите замуж за какого- нибудь беднягу и оттачивайте на нем ваше мастерство администратора, а остальных оставьте в покое.
Эстер понимала, что ударила Монка в самое больное место: страх перед будущим, утрата памяти о прошлом, а впереди — голод и отсутствие крыши над головой. Но сделала она это сознательно, справедливо рассчитывая на отрезвляющий эффект.
— Вы не привыкли упиваться жалостью к самому себе, да это и бесполезно. — Она понизила голос, чувствуя, что на них смотрят. — И, пожалуйста, говорите тише. Если вы ждете от меня соболезнований, то зря теряете время. Вы сами загнали себя в такое положение, нисколько не лучшее, чем мое в недалеком прошлом. — Эстер взглянула в его искаженное яростью лицо и умолка, впервые испугавшись, что и впрямь зашла слишком далеко.
— Вы… — начал Монк. Затем гнев его постепенно угас и перешел в черный юмор. — Вы поистине незаменимы, если требуется растравить чужие раны, — закончил он. — Представляю, сколько ваших пациентов встали со смертного одра и пошли, чтобы только избавиться от вашей опеки и хотя бы
