- Благослови тебя Бог! - крикнула вдогонку жена, все еще полумертвая от ужаса, но уже счастливая, и глянула на немого, но и гот уже выходил на улицу, не глядя на нее. - Я всегда буду считать тебя моим благодетелем, и, видит Бог, ты подлинно рыцарь. Небо да вознаградит тебя! Я уж и не знаю, зачем ты взялся за подлое ремесло бандита - оно, не дай Бог, доведет тебя до веревки, - но тысячу раз спасибо тебе! Я свою мою жизнь буду помнить тебя. А тебе что еще надо, почему ты не уходишь с ними?!
Маленький аббат все еще стоял у двери, посмеиваясь и потирая руки...
* * *
Он подождал, пока шаги двоих приятелей не стихнут вдали, а потом с доверительным видом повернулся к сапожнику и сказал:
- Они славные мужики, только жаль, что не больно-то соображают... С ними у меня еще будут неприятности. Для меня, видишь ли, это такая малость, и если ты мне одному заплатишь сорок скудо...
- Выгони его, Липпо! - взмолилась жена в ужасе.
- Я не шучу! - тихо возразил аббат. - Но она на голову выше меня, и у нее топор. Она запросто может...
- Не слушай его! - завопила мать. - Во имя всего святого, не слушай эту сволочь, вели ему убираться!
Сапожник повернулся. Он смотрел на оружие в руках у жены и яростно тер свой лоб.
- Брось топор! - прохрипел он.
Она смотрела на него скорбными глазами и не шевелилась. Ребенок проснулся и принялся ловить ручками воздух и плакать. Он, видно, был голоден.
- Брось топор! - повторил муж с угрозой в голосе и двинулся на нее.
Тут жена поняла, что все погибло. Отчаяние овладело ею, ибо помощи ждать было неоткуда. И тогда она бросила топор на пол...
- Пусть он уйдет... - простонала она. - Если это должно случиться, так лучше я сама это сделаю... Я обещаю тебе. Только прошу: выгони его, я не могу его видеть!
Сапожник настороженно глянул на нее, Его разбирало сомнение в том, можно ли довериться ей, а она продолжала:
- Я всегда была тебе доброй женой. Не гневись на меня, ведь это мое дитя... Ты сам знаешь - я во всем подчинялась твоей воле. И если так должно быть, то дай мне побыть с ребенком зту ночь, а рано утром - ты еще будешь спать - я сделаю это. Но этот должен уйти, гони его прочь!
Ребенок кричал все громче. Сапожник медленно повернулся к аббату.
- Уходи! - приказал он. - Возьми свои деньги и исчезни, ты мне больше не нужен.
Потом он вернулся к жене и так легко, как только мог, положил свою огромную черную кисть ей на плечо.
- Успокойся и не плачь! - прошептал он. - Поверь, это дело давно предусмотрено в Божиих книгах!
* * *
Наутро сапожник очнулся в своей мастерской совершенно усталый и разбитый. Целый час он слушал, как жена бродила по комнате плача, вздыхая, молясь и разговаривая с ребенком. Потом стало тихо. И сапожник подумал дело сделано. Он встал, скользнул к двери и прислушался. Из комнаты доносилось тихое, мерное дыхание. Жена спала...
Она проснулась лишь поздним утром, но сразу же вскочила и кинулась в мастерскую. Едва войдя, она взяла из угла метлу и принялась мести пол, как во всякий другой день. Лицо ее было спокойным и отрешенным, на нем не было видно ни малейших признаков волнения. Оно было почти веселым, как если бы она только что встала со стула в исповедальне, получив отпущение грехов.
Добрую минуту смотрел на нее сапожник. Он не знал, что и подумать. У него не укладывалось в голове, как она могла оставаться спокойной после того, что совершила. Наконец он спросил:
- Ты сделала, что обещала?
Жена молча посмотрела на него, улыбнулась и покачала головой.
- Говори потише! - сказала она. - Он еще спит!
- Спит?! - рявкнул сапожник. - А что ты вчера говорила?!
- Липпо! - спокойно произнесла жена и опустила метлу. - Твой святой Иоанн ошибся. Святые тоже иногда ошибаются. Он сказал тебе не по Евангелию, нет. Этот ребенок - не Антихрист.
- Не Антихрист? - гневно крикнул сапожник. - Что ты можешь знать о таких вещах? Разве ты не сбежала из монастыря?!
- Да, сбежала, - все тем же ровным тоном сказала женщина. - Но раз уж ты так хочешь, то должен узнать все. Ты же знаешь, как много у меня было дел и как часто я уходила из дому. Да, это мой ребенок. Но не твой! Его отец не убийца! Он уважаемый человек, его знают во всем королевстве. Он проповедует слово Божие, и за это всюду высоко почитаем.
Сапожник так и застыл с открытым ртом. А она между тем продолжала:
- Да. Я сбежала из монастыря. Я сбежала от ужасной работы. Мне было хорошо с тобой, ты это знаешь. И, конечно, это мой ребенок. Но его отец не убийца, нет. Он высокоученый и уважаемый человек... Я тебе никогда об этом не говорила, - продолжала она с усилием, - но ты должен это услышать. Ты не отец ребенка. И этого не мог знать твой Иоанн, ведь святые на небе не могут уследить за каждым ребенком.
- Так это не мой сын? - прошептал сапожник, и вся мука последних дней схлынула с него, и чувство освобождения овладело им. Он испытал глубокое блаженство, ибо этот злосчастный ребенок был теперь чем-то чужим, далеким от его жизни.
- Значит, я не отец! - проворчал он сквозь зубы, оглядел мастерскую и продолжил: - Видишь эти необработанные кожи? Три дня я не притрагивался к работе. Теперь я даже не знаю, что и делать. В любой час может прийти виноторговец и затребовать свои сапоги. В хорошую же переделку ты меня втравила...
Он осторожно отворил дверь комнаты и с минуту глядел на спящего ребенка.
- Сейчас он проснется, - сказал он, затворяя дверь. - Вон как шевелит ручками. Ну и воздух же у тебя в комнате! Дай ему сразу молока, а то сейчас реву не оберешься!
И только в это мгновение до его сознания в полной мере дошло, что он не является отцом ребенка и что его жена изменила ему с другим мужчиной. При этой мысли его охватил гнев.
- Значит, я рогоносец! - зарычал он. Жена не отвечала.
- Я рогоносец, так выходит! - кричал он в ярости. - А кто же, к дьяволу, его отец, и вообще, как это случилось?!
- Его отец - настоятель церкви в Монтелепро, - отвечала жена. - Я же тебе уже сказала. А как это случилось? В ту ночь - а было это за три дня до нашей свадьбы - в Монтелелро прошел сильный дождь, и я сильно промокла, а потому сняла одежду и развесила у плиты сушиться. Вдруг на кухню вошел господин настоятель, и... я уж и сама не знаю, как это все вышло.
- Ах, этот ублюдок поп! - крикнул сапожник. - На исповеди он грозит человеку всеми дьяволами ада, а сам видит одни только бабьи юбки, забывая при этом и Бога, и Троицу, и праотцов, и рай, и чертей, и вес на свете! Ну, я ему покажу! Его уши драные только от него и останутся. Я уж с ним так рассчитаюсь, что он больше ни одну бабу не захочет.
- Липпо! - испуганно вскричала женщина. - Не трогай его, ведь это было давно. Он больше обо мне и не думает.
- Ах ты наглая вошь из поповского племени! Так он о тебе больше не думает? Ну, так я ему напомню!
- Не забудь, Липпо, что он служит святой церкви!
- Вот я ему и врежу по горбу за всю святую церковь! Чтобы ни один христианин эту мразь больше знать не хотел! - грозился сапожник. - А что ты не виновата, я тебе не верю. Погоди, вот вернусь, ты еще свое получишь!
С этими словами он схватил свою толстую дубовую палку, которой загонял в стойло упиравшихся мулов.
- Я убью его! - сказал он решительно. - Я уничтожу этого грязного пса среди попов, этого трижды проклятого вора, эту скотину! Если придет виноторговец Тальякоццо, скажи ему, что его сапоги еще не
