напарнику совсем безразличен. А он целыми днями ломал голову, пытаясь понять, что случилось. Почему вдруг миллионы людей, как в Средние Века, устремились с крестом и молитвой туда, где их никто не ждал? Никакого разумного объяснения он отыскать не мог.
В голову лезли и другие мысли, вызывая полную сумятицу. Как получилось, что бойца ареопага на самом деле готовят к грядущим сражениям не инструкторы Просветленных, а совершенно непричастные к ним люди и конды? Бурят Иванов, Овиту, Сувело, Павел Недрагов, братья Увилбене Ласа, теперь — Ведмедь. Кто следующий? Есть ли в этом некоторый замысел, который ему по неподготовленности еще рано осознавать, или же Просветленные умышленно придерживают развитие его астральных способностей?
Конечно, виновен в наличии таких мыслей был его напарник. Ведмедь не раз откровенно намекал, что пославшие Кондрахина люди — в существование Просветленных и Демиургов он не верил — послали его на убой. Дескать, много у них таких солдат, и каждому рассказали красивую сказку о его избранности. Кто уцелеет, сумеет выбраться живым из безнадежного предприятия, — тот сам поверит в собственную избранность. А кто уцелеть не сумеет, тем более неприятных вопросов задавать не станет.
Юрий, когда впервые услышал — 'нигилист', перевел это слово на привычный ему русский, как 'атеист'. Но теперь он понял, что ошибся. Нигилист, он нигилист и есть. Не верит ни в бога, ни в Просветленных, ни в правительства, ни в любые мыслимые учения, а главное, не скрывает этого. Власти найдут, за что спрятать такого поглубже в подземелья. Находясь столько времени рядом с Ведмедем, и Кондрахин начинал сомневаться в том деле, ради которого он не впервые рисковал собой. Да и во что ему, если разобраться, можно было верить? Веру в бога отобрал атеизм, веру в светлое коммунистическое будущее растоптала Советская власть, а Просветленные… Они спасли ему жизнь, дали навыки владения астральными энергиями, позволили увидать иные миры.
Ведмедь рядом пошевелился, спросил:
— А до ближайшей деревни здесь далеко? Надо бы и поесть. Мне кажется, ближайшие дня четыре нам на этом месте делать нечего.
Пояснять свои мысли Ведмедь не любил, и Кондрахин не стал приставать к нему с вопросами. Селяне из ближней деревни к пришельцам отнеслись с поразительным безразличием. Предоставили им ночлег, пищу, равнодушно приняли оплату. Никаких вопросов, даже любопытные взгляды бросала только детвора. Взрослые, собираясь небольшими группами, обсуждали лишь один вопрос: надо ли немедленно идти в Константинополь?
Местный поп вместе с наиболее ревностными прихожанами уже ушел, собиралась и следующая группа. Что больше всего поразило Юрия — поп никого не агитировал, предоставляя решить вопрос об участии в крестовом походе каждому самостоятельно. Ведмедь по своему обыкновению бродил душой в иных мирах, а Кондрахин скучал. Однажды нигилист равнодушно пробурчал:
— Пожалуй, пора вновь появиться на холме.
Юрий обрадованно бросился собираться, понукая неспешного Ведмедя. В ходьбе, впрочем, напарник оказался на удивление резвым. Возле пустого загончика нигилист сел медитировать. Оглядывая тянущиеся к солнцу саженцы сосен, Кондрахин расслабился. Отчего-то казалось, что сейчас все его дела сложатся благополучно. Может, оттого, что на Священном холме Увилбене Ласа он ощущал себя дома?
Рядом что-то шевельнулось, и Юрий резко повернулся. В загончике взмахивала крыльями Олкона.
— Трихор, Трихор!
Обрадованный Юрий присел, протянул к Олконе руку. Птица, отошла в сторону, поглядела на медитирующего нигилиста и снова требовательно прокричала:
— Трихор!
— Хочешь, чтобы я познакомил тебя с Ведмедем? — спросил Олкону Кондрахин.
Он до сих пор не знал, насколько Олкона понятлива.
— Ведмедь! — громко закричала Олкона.
Медитирующий напарник не отзывался. Юрий знал — в случае действительной опасности Ведмедь мгновенно выйдет из транса. Сейчас же, чтобы достучаться до его занятого иными мирами сознания, требовалось послать свое сознание вслед. Но таких умений у Кондрахина не было. Хотя… Олкона рядом, а в ее присутствии чего только не становилось возможным.
На этот раз его бестелесная душа не парила. Она как-то сразу оказывалась в новом, неописуемом месте, и Юрий, обнаружив, что бледная зеленая нить следа Ведмедя уходит дальше, бросал свою душу в следующий мир.
Торчащие из мутной зеленой воды скалы, присыпанные снегом. Булькающая меж черных камней оранжевая лужа. Лес, в котором гладкие алые древесные стволы образуют правильные ряды. Озаренные светящимися мхами пещеры, в которых извиваются жирные белые черви. Палящее жаркое солнце и Олкона, укрывшаяся от зноя среди растущих из земли багровых листьев. И рядом с нею — ищущая душа Ведмедя.
Кондрахин вернулся к осознанию своего тела одновременно с напарником. Не вставая, Ведмедь повернул голову в сторону самки ворона и поглядел ей в глаза. Между ними установилась мыслесвязь. Она оборвалась так мгновенно, что Юрий не успел понять, о чем шел разговор. Но отметил — связь была такая же, как если бы напарник общался с человеком, мастером астральных энергий.
В загончике, на том месте, где только что находилась Олкона, взвился столбик пыли. Олкона покинула Тегле, покинула на глазах Кондрахина. Просто исчезла.
— Вот теперь действительно требуется представиться всем членам братства, — произнес Ведмедь, поднимаясь. — Они скоро придут к залу Совета. Веди, Юра.
Знакомый овраг, такая же дверь, только новая. Под ногами чуть прогибаются плохо обструганные доски. Стены выложены камнем. Все, как раньше. Но астральное зрение показывает — нет никаких защитных заклинаний, а в круглые окна с трудом пробивается обычный дневной свет. Вместо зала Совета, защищенного и потаенного места, они увидели обычную большую землянку.
Ведмедь поставил на пол свой дорожный мешок, покопался в нем, вынул толстую свечу.
— Юра, ты помнишь, каким был этот зал. Сосредоточься на этом воспоминании, на меня не смотри. Удерживай образ того зала, что бы не происходило.
Пока Кондрахин сосредоточенно сохранял вызванный из памяти образ, Ведмедь с горящей свечей мерил шагами зал, что-то бормоча себе под нос. Сознание Юрия улавливало краем проносящиеся мимо потоки астральных энергий.
— Все, Юра. Оглянись, сравни.
Не тот зал, совершенно не тот. Грубее, меньше. В круглых окнах мерцает переливающийся неровный свет. Свет костра. Слои энергетической защиты тоньше. Но все же это место, где можно укрыться от ненужного, назойливого любопытства. Это зал Совета, а не землянка.
— Ну, как я сработал? Любо? Чего молчишь?
— Не знаю, что сказать. Мне казалось, зал создавался трудами многих поколений. И ты вот так, сразу…
Ведмедь расцвел на глазах. Довольным голосом он снисходительно объяснил, что создавать — дело трудное и долгое. А он лишь чинил. Что-то сохранила в своей памяти земля, что-то подсказал Юрий, извлекая из своей памяти образ былого зала. А энергию дала Олкона.
— Ты говорил с нею?
— Как можно говорить с настоящей Печатью Разгора? Нет, я говорил с тем, кто управляет воплощением Олконы на Тегле. Как Джироло управлял Картиной Третьей Печати, так и Ронгбу управляет Пятой Печатью. Только Олкона не проекция, она одна единовременно существует в разных мирах, сама.
Ведмедь впервые разговаривал с Кондрахиным, как с младшим партнером. Теперь, по всей видимости, он совсем не собирался подчиняться Юрию. С другой стороны, и сам Юрий не знал, что ему делать. По крайней мере, следовало узнать все возможное об этом Ронгбу, его планах, и намерениях нигилиста.
— Кто такой Ронгбу, я не знаю. Он многое познал, его силы значительно превосходят наши. Сейчас Ронгбу пожелал, чтобы я восстановил силы братства Увилбене Ласа. Его пожелания совпадают с моими, — напарник Кондрахина увидел улыбку Юрия и пояснил:
— У себя в лесах я не мог создать сильное братство. У меня есть двое учеников, но вижу я их очень
