не обратил на аэроплан малейшего внимания — видимо, привыкли. Купив за пять копеек толстый номер 'Орловского вестника', Кондрахин присел на скамейку.
'Итак, Немецкий Союз требует от Речи Посполитой прекратить притеснения католического меньшинства. Войной угрожает. Знакомое дело. Значит, и здесь немчура не прочь отхватить кусок от соседа'. Автор статьи, бравируя своей осведомленностью, указывал, сколько дивизий выдвинуто к границам, и скольким резервистам вручены повестки. Да, история имеет свойство повторяться. Но Кондрахин был предупрежден наставником: любое внешнее сходство опасно, оно может сбить с толку. Правда, пока различий было больше, чем совпадений. Например, Речь Посполитая на Тегле оказалась православным государством, да еще союзником Москвы. В земной истории всё обстояло наоборот.
Уединившись в привокзальном сквере, Кондрахин перешел к внутренним новостям. Здесь многое было совсем непонятно. В Смоленском княжестве построили аэродром с самой длинной в Европе бетонированной взлетной полосой. В Енисейском Ханстве готовили котлован под строительство плотины на Енисее. Княжество, орда, ханство… Как все это сочетается?
Пересмотрев приготовленные для него карты, Юрий выяснил, что княжества располагались в северных и западных районах, орды — в степях. И в помине не существовало многих крупных городов, часть старинных располагалась, вроде бы, там же, но носила несколько иные названия. На карте они обозначались кружками, а вот Астрахань прилипла к Каспию жирной кляксой — видимо, крупнейший город Европы.
Немало изменений претерпела и политическая карта Западной Европы. Например, не было вовсе Португалии. Британская империя занимала всю Исландию и Северную Францию. Итальянский 'сапог' оказался урезанным почти наполовину. А вот границы Швеции охватывали не только всю Скандинавию, но и Кольский полуостров, и Южную Балтику, включая в себя Ригу. Пространство южнее устья Дуная занимало Румынское Королевство, южнее его находился Балканский Союз. На западе Речь Посполитая граничила с Немецким Союзом, который упирался на юге в итальянские земли. Прага, Вена, Антверпен принадлежали Немецкому Союзу, зато Гамбург и Любек относились к Союзу Ганзейскому, который весь из этих двух городов и состоял.
Московское Ханство, обозначенное на карте ярко-синим цветом, простиралось от шведских границ на севере до Причерноморья, а восточные окраины упирались в тихий океан. Не было на карте Ленинграда, Ростова-на-Дону, Свердловска, Новосибирска, Красноярска, Магадана. Владивосток именовался Чернореченском, а Севастополь — Ахтияром.
Сейчас Московским Ханством правил хан Едишка Второй, а его духовниками были отец Филарет и мулла Рашчан — это Юрий знал со времен недолгой подготовки. Целая страница в проштудированной им газете отводилась обзору прений в ханской Думе, где Рабочая Партия боролась с блоком конституционников за принятие закона об ограничении размера землевладения.
В местных новостях всячески пеняли городского голову за плохое состояние дорог, сетовали на нехватку городских элеваторов для быстрой перегрузки хлеба нового урожая. 'Будь такое у нас, — усмехнувшись, подумал Юрий, по-прежнему мысливший земными понятиями — чиновнику впору было бы снимать мерку для гробовщика'. Он продолжил чтение. Дальше шли светские новости, уголовная страничка, назидательный очерк нравов. В одной из заметок перечислялись последние пророчества некоего московского оракула. Всю оставшуюся площадь газеты занимали объявления и реклама.
Закрыв газету, Кондрахин провел — на всякий случай — проверку астральной активности вокруг. Ничего существенного. Теперь следовало с пользой потратить оставшееся время. Посмотрев на последней странице газеты номера телефонов редакции, Кондрахин решительно направился к телефонной будке.
Его довольно длительный разговор с редакцией принес свои плоды. Один из штатных журналистов специализировался на загадочных случаях. Юрий договорился о встрече, обещав интересную информацию Ехать следовало трамваем до остановки 'Площадь Коловрата'.
Войдя в вагон, Юрий протянул кондуктору горсть мелочи. Он не имел представления, сколько стоит здесь билет, и предоставил тому самому принять оплату. Кондуктор взял с его ладони три копейки, изобразив на курносой физиономии молчаливое неодобрение барскими замашками пассажира. Трамвай, почти такой же, как на Земле, с веселым трезвоном покатил по улице.
Вправо в овраг ушли рельсы и оживленная асфальтированная дорога, а с того места, где в родном городе Юрия располагалось еврейское кладбище, начались городские кварталы. Четырех, пятиэтажные дома закрывали обзор и вправо, к неторопливой Оке, и влево, к Пересыханке. Первые этажи зданий занимали магазины, мастерские, рестораны, парикмахерские. Публика неспешно фланировала по улице, щеголяя богатой, довольно причудливой одеждой. Еще на вокзале Кондрахина удивило множество людей в восточных халатах, но тогда он подумал, что это приезжие. Теперь он сообразил, что халат и тюбетейка здесь столь же обычны, как кафтаны или пиджаки.
Один из вошедших в трамвай, с внешностью уроженца Средней Азии, скользнув по пассажирам беглым взглядом, чуть задержал его на Кондрахине. Юрий мгновенно насторожился. Он попробовал использовать астральное зрение — и не увидел ничего. Способность видеть скрытые потоки энергии ему отказала. Настроившись на мысленную деятельность вошедшего, он осознал, что теперь не в состоянии воспринимать чужие мысли.
Только что, несколько минут назад, на привокзальной площади все его чувства исправно ему служили. Кондрахин знал, что такой ментальной силой, способной полностью подавить чужие способности, обладают лишь еденицы. Неужели ему довелось случайно наткнуться на одного из них?
Или это совсем не случайность? 'Либо меня ждали здесь, либо обнаружили, когда я на вокзальной площади проявил свою астральную активность. Первое совершенно невероятно. Оно означало бы, что каждый мой шаг контролируется. То есть, рассказать о моем предстоящем появлении здесь мог только кто- то из пославших меня. Но зачем, кому это надо? А второе означает всего лишь, что местный адепт злобы почувствовал мое появление и моментально явился сам, во плоти. Силен, Тегле-гад, ничего не скажешь'.
Юрий очистил свое сознание от всех мыслей, настроившись на чистое восприятие окружающего. Предполагаемый адепт, среднего роста мужчина, стоял, держась за поручень и глядя в окно. Из-под тюбетейки выбивались короткие черные волосы, полы скромного халата были забрызганы сзади грязью. На ногах пассажира, как и у каждого второго мужчины, были кожаные остроносые сапоги до колена, украшенные по внешней стороне несколькими бляхами из блестящего металла. Лицо обычное, невыразительное, смуглое, с восточными чертами.
Трамвай по пологому спуску пересекал перекресток, где в знакомом Юрию Орле стояли Московские Ворота. Дома по сторонам улицы стали меньше — один, иногда два этажа. По улицам катили конные повозки; уходящие в стороны переулки открывали взору сады, окружающие деревянные избы. Справа показался высокий левый берег Оки. Там, где Юрий привык видеть городской парк, возвышались каменные стены и башни кремля.
На остановках входили и выходили пассажиры, но адепт разрушения стоял неподвижно, глядя в одну точку. Кондрахин даже подумал, что тот находится в трансе. Может быть, Тегле-гад использовал чужое сознание? Тогда Юрию, по крайней мере, сейчас, ничего не угрожало. Но его увидели, запомнили, и, может быть, даже снабдили меткой, позволяющей легко его обнаружить при необходимости.
Трамвай прогрохотал по мосту над Окой и кондуктор объявил:
— Площадь Евпатия Коловрата.
Юрий вышел, покосившись на неподвижно стоявшего азиата. Вероятнее всего, это был не сам враг, а лишь временно использованное им тело. Выйдя из трамвая, Кондрахин несколько раз как бы ненароком оглянулся, внимательно запоминая прохожих. Узкими, не мощеными переулками, обходя кучки конского навоза, он подошел к редакции.
Лестница пропахла керосином. По коридорам сновал редакционный люд, стоявшие на полу и подоконниках консервные банки были полны окурков. Горшенина Юрий отыскал в кабинете, в котором помещались всего один стол, два стула и лежащий на подпорках обугленное бревно. На полу, подоконнике, на столе были навалены груды книг. Ожидавший его журналист оказался пожилым, плотного телосложения мужчиной с побелевшими волосами в вышитой узорами белой рубашке с засученными рукавами. Когда Юрий вошел, он как раз пил чай.
— Господин Горшенин? — осведомился Кондрахин осторожно. В этом мире говорили и писали на
