Далеко ли до Сайгатки?

На улице гудела машина. Вот она подкатила к зданию клуба… Из кабины вышел невысокий человек в коротком, поверх пальто, дождевике, а машина, развернувшись, тотчас ушла.

— Ганя, это, кажется… кажется, Сергей Никанорович, — растерялась Варя. — Гань, вот увидишь, теперь-то уж мне здорово попадёт! По-настоящему.

Девочки переглянулись, и Варя покорно пошла вперёд. Да, это был Сергей Никанорович. Растирая замёрзшие руки, он вошёл в калитку, аккуратно снял и отряхнул дождевик, потопал у крыльца ногами, счищая снег. Потом вынул из кармана платок и вытер мокрое лицо.

— Здравствуй, Варя, — тихо сказал он безмолвно ждущей девочке и погладил бородку. — Видишь ли, у нас в интернате произошла одна крупная неприятность. После занятий исчез непонятно куда Евгений Голиков…

— Ой, Сергей Никанорович! Я сейчас всё вам объясню…

— Тебе что-нибудь о нём известно?

— Ой, Сергей Никанорович! — Варя поперхнулась от волнения. — Мне всё известно. Он никуда не исчез!

— Где же он находится сейчас, желал бы я знать? — Сергей Никанорович говорил не сердито, только бесконечно устало.

— Это всё я. — Варя взяла его за руку, умоляюще смотрела снизу вверх. — Это я уговорила его идти к нам в Сайгатку! Ну, как всё равно домой, то есть в гости… Он же тоже соскучился… Только он сказал — вы позволили!

— Я? У меня никто ничего и не спрашивал. Хорошо. А где же он пропадает до сих пор? На дворе ночь…

— И опять же я… Дядю караулить велела… — Варя потупилась.

— Ах, Варюша, разве можно так? Мы ведь все прямо с ног сбились. Вадим вечером до темноты за ним по лесу бегал, весь промок. И вот теперь…

— Вадимка? Что с ним?

— Лежит. Заболел, видимо. Правда, он сам тоже без спроса убежал…

Варя испуганно и виновато сжала его худую руку.

— Ну, что было, то было. Только пусть Голиков мне сам всё объяснит.

— Ой, Сергей Никанорович! — шепнула Варя. — Вы простите нас, пожалуйста. Пойдёмте скорее к Вере Аркадьевне, ладно? Мамай у неё.

Вера Аркадьевна лежала на кровати, прикрытая тёплым платком. В ногах у неё, устало сгорбившись, сидел Сергей Никанорович. А перед ним, красный, как после бани, опустив руки с ушанкой, стоял Мамай.

— Я тебя больше ни ругать, ни упрекать не буду, — медленно говорил Сергей Никанорович, пощипывая бородку. — Сам понимаешь, ты не имел права уходить из Тайжинки вообще, а тем более не предупредив меня. Так ведь?

— Так. — Мамай яростно затеребил ушанку.

— А теперь собирайся, пойдём. Идти пешком придётся, и ночь будет тёмная.

— Может быть, останетесь всё-таки, переночуете у нас, Сергей Никанорович? — спросила Вера Аркадьевна. — И от этих… извергов хоть отдохнёте немножко? — Она улыбнулась и погрозила Мамаю пальцем.

— Душевно бы рад, но за Вадима очень беспокоюсь. И ребята мои там одни, Валентине Ивановне со всеми не управиться. Душевно бы рад!

В комнату, стуча сапогами, быстро вошёл Борис Матвеевич. Он остановился посередине, взъерошил обеими руками волосы.

— Дело у меня к вам есть, Сергей Никанорович, — сказал громко. — Нельзя ли парня одного в интернате у вас учиться пристроить? Понимаете, окончил только пять классов. Работу мы ему здесь в партии подыщем, жить будет тоже здесь, а вот учиться — у вас бы…

— Это вы про того, который с Машей за нами приехал? — спросила Вера Аркадьевна.

— Да. Варварин новый приятель. Андрей Козлов. Впрочем, прозывается чаще Козёл или Козлик. Парень, по-моему, толковый. Не то что… — Борис Матвеевич прищурился и подмигнул, — не то что Мамаи разные…

Мамай покраснел и сердито дёрнул за тесёмки ушанку.

— Какой же может быть разговор, конечно, устроим, — сказал Сергей Никанорович. — Завтра же договорюсь с Ольгой Васильевной. Ну, прощайся, Женя.

Мамай, неловко пригладив пятернёй вихры, подошёл к Борису Матвеевичу, сунул руку и буркнул что- то в пол.

— До свиданья, и ещё к нам приходи. Тебя Мамаем-то за какие подвиги окрестили?

Тот только закряхтел и отвернулся.

— Всего хорошего! Ольге Васильевне привет! Новость для неё приятная есть, но подождём… — сказала Вера Аркадьевна.

— Значит, этот ваш Андрей Козлов пусть завтра же в Тайжинку приходит. С Варюшей и Спиридоном. Вадимка всё про Варю спрашивает, даже в полусне, скучает очень… — тихо прибавил Сергей Никанорович.

— Да вы не волнуйтесь, с Вадимкой обойдётся. Просто намёрз, простудился… Ганя, Варя где, не знаешь?

А она в это время уже стояла на пороге их комнаты, глядя на всех погасшими глазами. Руки сжимали покрытый тёмными печатями белый треугольник — конверт.

— Дядя, — сказала Варя и шагнула вперёд. — Дядя, я почту всю разобрала, как вы велели… Дядя и Вера Аркадьевна. — Она вдруг облизнула пересохшие губы. — Одно письмо из Москвы было, от Наташи. Я уже прочитала. Вот!

«Здравствуй, дорогая сестрёнка Варюшка!

Варя (дальше несколько строк были тщательно зачёркнуты тушью и начиналось с обрывка фразы)… и не из нашего района. Я ведь тебе писала, что мы с Катей (с Тумбой, понимаешь?) будем работать теперь в госпитале, помогать медсестрам, а учиться всё ещё нельзя, только ты, видно, не получила.

Варюшка, мы с Катей очень волновались, а по коридору всё время ходили раненые, и один был весь забинтованный, на костылях. А потом в ожидальную вошла санитарка и крикнула: «Кто тут из школы присланный?» Мы с Катей сказали: «Мы» — и пошли. Варя, нас сперва взяли только на испытание, а потом уже прикрепили к палатам, и вот теперь самое главное: в нашей палате, оказалось, лежит один младший лейтенант, он только что недавно… (опять было вычеркнуто), так он хорошо знает и дядю Бориса Матвеевича, и бабушку, и даже тебя, и ещё всё про какую-то Машу рассказывает. Его зовут Анатолий Иванович, Толя, он у вас в партии был коллектором. Ой, такой хороший, Варюшка! Всё шутит и говорит глупости, а у самого обе ноги и правый плечевой сустав задеты. Он как узнал, что моя фамилия Бурнаева, стал нам про Сайгатку рассказывать. А мы с Катей ему газеты читаем и вчера письмо даже писали этой самой Маше. Вот видишь, дорогая Варюшка! И дяде обязательно скажи.

А у нас в Москве вдруг зима сделалась. Снег выпал, и когда ходим в бомбоубежище, то в шубах и валенках. Мама о тебе всё время очень беспокоится, Варя, ты пиши. Она говорит — хорошо, что вы с бабушкой далеко. А это и правда хорошо, хоть и грустно, что поврозь. До свиданья, дорогая Варюшка!

Наташа Б.»

Внизу было приписано рукой Марьи Николаевны:

«Всем моим дорогим и близким и тебе, дочь, желаю здоровья, счастья и покоя. А вы нам