Я быстро собрался и побежал на Торжище — надо было самому убедиться в этом. И в самом деле — народ вокруг только и говорил, что об указе. Но вот самого глашатая я не видел и не слышал.
» А не посетить ли гадючье гнездо? Очень интересно взглянуть на него в сей скорбный для кромешников час.
Я быстрым шагом направился к пыточному дому и... опоздал. Ворота были заперты, у дома уже собралась небольшая толпа из мужиков, довольно агрессивно настроенных. Многие держали в руках топоры и дубины. Один из толпы, мужичок субтильного телосложения, вскарабкался на растущее рядом дерево и подстёгивал ненависть толпы:
— Услышал царь наши мольбы! Пришёл конец этим кровавым гадам! Пустим кровавую юшку душегубам!
Ну прямо доморощенный псковский Жириновский в период осады Белого дома.
Я подпрыгнул, зацепился руками за верх забора, подтянулся и заглянул внутрь. Напуганные скоплением простолюдинов перед воротами, по двору бегали кромешники, утратив важность и выражение вседозволенности на лицах. Теперь на их физиономиях читался страх.
Опричники недоумевали: как же так — служили царю-батюшке, находясь под его покровительством, и вдруг — удар в спину — царёв указ о роспуске. Надо самим спасаться, пока не поздно.
Только было уже поздно. Толпа с каждой минутой росла. Раздавались выкрики: «Ломай ворота!»
Кромешники побежали со двора в дом, надеясь забаррикадироваться и пересидеть нападение. Только что они будут делать дальше?
Один из пробегавших кромешников, заметив меня, выхватил саблю и хлестанул ею по забору. Я едва успел убрать пальцы и грохнулся на землю.
Мужики уже подтащили бревно и, используя его как таран, с размаху ударили в ворота. Не приспособленные для осады, те не выдержали и сорвались с петель. Толпа ворвалась во двор. Я последовал за ними, благоразумно оставаясь в конце.
Из окон раздались пищальные выстрелы. Всё заволокло дымом. Раздались крики раненых, но это только подстегнуло толпу. Яростно взревев, аки медведь, толпа стала штурмовать дверь помещения. Зачем? Есть же окна!
Я выбрал момент, когда в окне показался опричник с пищалью, готовясь выстрелить. Выхватив пистолет, я всадил ему пулю в голову, подхватил выпавшую из его рук пищаль с тлеющим фитилём, направил в окно, где уже показался другой кромешник, и нажал спуск. Не иначе, как пищаль была заряжена картечью — на груди у кромешника ряса мгновенно вспухла множеством пробоин, и всё заволокло дымом.
Молодец! — раздались из толпы восхищённые возгласы.
Так их и надо, они нас не жалели. Тащите бревно — сейчас дверь выбьем, ужо покрутятся они у нас, отведают того, чем нас потчевали!
В этот миг я остро пожалел об оставленной дома сабле — из оружия при мне были только пистолет и ножи. Присев под окнами, чтобы не попасть под случайный выстрел, я перезарядил пистолет. Окна высоко, не рассмотреть — что там внутри?
Эй, пособи! — это я соседнему мужику.
Он наклонился, я забрался на его спину и заглянул в окно. В большой комнате оставалось только три опричника, лихорадочно перезаряжавшие пищали. Я тщательно прицелился и спустил курок. Один из них упал, двое бросили свои пищали и кинулись по лестнице на второй этаж.
Ребята, комната уже пустая — лезем в окна! — заорал я.
Подпрыгнув, я уцепился за подоконник и влез в комнату. А в другие окна уже забирались штурмующие.
Я присел в углу, перезарядил пистолет; он сейчас — моя главная сила.
Мужики уже разбегались по другим комнатам первого этажа, и оттуда слышались звуки драки и крики. Вероятно, опричников быстро добили, и окровавленные мужики с бешеным огнём в глазах кинулись по лестнице на второй этаж. Сверху загромыхали выстрелы, упали убитые, и толпа отхлынула. Наступила заминка. Все растерялись, не зная, что предпринять. Никому не хотелось подставлять голую грудь под пищали.
Я вернулся в комнату, где лежали убитые опричники, нацепил на себя трофейный пояс с саблей, проверил — легко ли она выходит из ножен.
