Мужики, есть предложение!
Все повернулись ко мне.
Ищите жердину, поднимите меня на ней к окну второго этажа — я стрельну и поработаю саблей. Думаю — они сейчас за лестницей и дверью смотрят, а сзади удара никто не ожидает. Когда начну, шумните здесь, отвлеките внимание.
Вскоре вернулся запыхавшийся мужик, притащил толстую жердину. Я уцепился за один конец, и шестеро мужиков приподняли меня к окну второго этажа. Окна были выбиты вместе с рамами, и мне не составило труда ухватиться за подоконник.
Со стороны лестницы раздавался шум, и находившиеся в комнате кромешники сосредоточили своё внимание на открытой двери, собираясь стрелять из пищали.
Я потихоньку перелез через подоконник и двумя прыжками преодолел разделявшее нас расстояние. С левой руки выстрелил в спину опричнику с пищалью, а правой заработал саблей, отрубив руку одному и ударив саблей по шее второго опричника. Ещё один успел обернуться, но помешала пищаль — не для городского боя оружие, — и выхватил длинный нож. Сабли у него не было. Э, да этот урод уже мне знаком — в трактире пытался освободить себе стол.
Умри, собака! — заорал он и ринулся на меня.
Я успел выставить вперёд клинок, и кромешник сам на него напоролся. Причём сабля застряла между рёбер. Я попытался выдернуть её из тела, не смог и бросил. Дрянная сабля — сталь неважная, одно достоинство — вовремя под руку подвернулась.
Живых опричников в комнате не осталось.
Я высунул голову в дверь и прокричал вниз:
Комната свободна!
И в это время из противоположной комнаты с другой стороны двери загрохотали выстрелы. Мою дверь изрешетило картечью, мне оторванной щепкой разодрало щёку. Чёрт, в пылу схватки я как-то запамятовал, что на лестничную площадку выходят двери и другой комнаты. Слава богу, жив остался.
Я бросился к убитым опричникам, подтащил их пищали к двери и улёгся, взяв в руки пищаль и прицелившись в дверь. Вот она приоткрылась, высунулся ствол, и в это время я спустил курок. Площадку заволокло дымом. Я схватил вторую пищаль и выстрелил сквозь завесу дыма туда же. Когда дым рассеялся, я увидел, что дверь распахнулась, пищаль лежит на полу, а за ней видна окровавленная голова.
Я взял в руки последнюю заряженную пищаль, выскочил на площадку, ударом ноги распахнул дверь шире и приготовился стрелять. У двери лежали двое убитых кромешников, а третий — живой — пытался вылезти в окно. Я выстрелил ему в спину, и он выпал наружу.
Отбросив разряженную пищаль, я подбежал к окну. Озверевшая толпа молотила уже убитого опричника дубинами, превращая тело в кровавое месиво. Всё, второй этаж свободен.
Я крикнул сверху:
— Я спускаюсь — тут уже все мёртвые, меня случайно не прибейте!
Держа в руке пистолет, я спустился вниз по лестнице.
Тем временем мужики обнаружили вход в подвал и теперь пытались выломать дверь. Когда же им, наконец, это удалось, и они по лестнице ломанулись вниз, грянул выстрел, и первые в толпе упали, обливаясь кровью. В подвале тоже прятались кромешники. Но разъяренную толпу было уже не остановить. Узкая лестница вниз, в подвал, не могла вместить всех, но, сбивая с ног и давя друг друга, мужики лезли вперёд. Конечно, грамотные ратники сумели бы оборонить узкий вход в подвал — для этого вполне бы хватило двоих, но опричники не были воинами. Вскоре всех их насмерть забили дубинами и зарубили топорами.
Из небольшой комнаты, похожей на канцелярию — со столом, бумагой на нём, — вели ещё две двери. Распахнув их, мужики замерли на пороге, а потом стянули шапки и стали креститься.
Я заглянул через головы. Отвратительное зрелище предстало моим глазам. На дыбе висел окровавленный человек. В правое его подреберье глубоко вонзился мясницкий крюк, всё тело было изрезано, глазницы пусты.
Ужас накрыл толпу невидимым крылом.
Самые смелые вошли во вторую дверь и тут лее выскочили. Их рвало, лица были искажены.
