явно опасались, что их немедленно расстреляют. Но, даже немного успокоившись после беседы со мной, я видел, что старший из них смотрит на свое будущее обреченно. Лагерь, Сибирь, морозы и неизбежная смерть на страшном Русском Севере. Многие рассуждали именно так. Поэтому и в плен сдавались, когда не было другого выхода. Я приказал кому-то из десантников отвести связистов в штаб бригады. Не удержавшись, сказал младшему, который больше молчал:
— Не трясись ты! У вас обоих возможности выжить куда больше, чем у меня. Ладно, двигайте…
Киев мы прошли окраиной, а седьмого ноября, сделав стремительный бросок, взяли город Фастов, крупный железнодорожный узел в шестидесяти километрах от столицы Украины. Основную роль сыграла 3-я гвардейская танковая армия, но участвовали и многие другие подразделения, в том числе наша бригада.
На этом направлении немцы явно не ожидали мощного удара. Возможно, они рассчитывали на паузу после взятия Киева или что войска будут переброшены на другие участки. Например, на ликвидацию 20-й моторизованной дивизии, продолжавшей сопротивление неподалеку от Киева.
Конечно, эти шестьдесят километров не стали прогулкой. Между Киевом и Фастовом находилось довольно много немецких частей, стояли противотанковые батареи, доты. Строились дополнительные укрепления. Однако немцы опоздали. Танковые батальоны и полки в сопровождении десанта, артиллерии сметали немецкие заслоны. Мы несли потери, но остановить удар фрицы не могли.
В городе Фастов и на станции не ожидали такого быстрого появления советских войск. На одной из улиц мы увидели группу гражданских с винтовками и ручными пулеметами. Почему-то подумали, что это партизаны. Высунулись из люков, стали махать шлемами, но «партизаны» вдруг бросились наутек. Только тогда мы разглядели белые повязки на пальто и черных шинелях. Мы открыли огонь с запозданием, но нескольких полицаев успели накрыть пулеметными очередями.
В другом месте разворачивалась легкая противотанковая батарея. Мы раздавили две пушки и перестреляли часть расчетов. Два орудия и табели снарядных ящиков взяли как трофеи и оставили возле них охрану.
Немцы стягивали сюда самую разнообразную технику, своих танков и орудий им уже не хватало. В одном месте мы столкнулись с громоздкими тяжелыми танками непонятной конструкции. Мы их подбили. Один загорелся и взорвался. Второй, с развороченной ходовой частью, внимательно осмотрели. Это был французский тяжелый танк «Рено» с двумя пушками и тяжелой броней.
Обе пушки были короткоствольными, танки высотой под три метра представляли хорошую мишень, имели малую скорость и поединка с «тридцатьчетверками» не выдержали. Возможно, их собирались использовать как долговременные огневые точки, но не успели.
Жители города отсиживались в погребах и вылезли позже. На домах появились красные флаги, некоторые люди приветливо махали нам, но слишком большого восторга я не заметил. Возможно, это было связано с тем, что им не дали поживиться добром из многочисленных складов и железнодорожных пакгаузов. Везде уже стояли комендантские патрули, и растаскивать трофеи никому не позволяли.
— Не надо было спать! — смеялся Вася Легостаев, наблюдая, как толпа осаждает склад и уговаривает часовых раздать часть продуктов.
Мы успели набрать консервов, сала-шпика, печенья, вина, сигарет и целый тюк белья. Вши, с приходом холодов, донимали нас немилосердно. Поэтому мы переоделись, едва отъехав в сторону. Старое завшивленное белье бросали. Его тут же подбирали старушки. С ними мы поделились печеньем в ярких хрустящих обертках.
Седьмого ноября — праздник. Остатки батальона, вышедшие из боя, рассчитывали на отдых. Киев взят, от Фастова до Днепра тоже километров шестьдесят — солидный плацдарм. В нашей роте осталось всего пять танков. Мы настроились расслабиться, кое-кто принимал «наркомовские». Вместо отдыха машины принялись срочно загружать боеприпасами, заливали ведрами горючее. Здесь же сверкала электросварка, шел ремонт поврежденных танков.
Чему я больше всего обрадовался — ко мне вернулся Слава Февралев. Старший сержант прикатил на латаной-перелатаной «тридцатьчетверке». Обнялись, выпили. Оглядев мой танк, вмятины, незакрывающийся люк командирской башенки, присвистнул:
— Досталось вам.
— Механика-водителя бы сменить, — поделился с ним своей мыслью.
С Хлыновым на эту тему я не разговаривал. Отношения хоть и наладились, но до дружеских откровений было далеко.
— Что, совсем негодный? Трус?
Он употребил более крепкое слово.
— В общем, да. Парень пороху не нюхал, а его сначала на один плацдарм сунули, затем на другой. Насмотрелся, как люди в головешки превращаются… ну и прочее. В общем, сломался.
— Меняй при первой возможности, — категорически заявил Февралев. — Только где ты сейчас механика возьмешь?
На следующий день с утра немцы начали сильный обстрел наших позиций. Летели «чемоданы» из дальнобойных орудий, разнося обломки домов, вырывая с корнем деревья, оставляя глубокие воронки. Немцам отвечали гаубицы и тяжелые минометы. Танкам вести огонь запретили.
Мой взвод в количестве двух машин отсиживался за стеной полуразваленного дома. Строили дом много лет назад, кирпичная стена была метр толщиной. И связка крепкая. Когда немцев отсюда выбивали, то стены держались крепко. Даже авиабомба, сорвав крышу и отколов угол, не взяла старую кирпичную кладку. Но семидюймовые немецкие снаряды грохали с такой силой, что стена уже не казалась надежным укреплением.
Фугас рванул метрах в двадцати от нас. Земля, камни, обломки взлетели сплошной массой и обрушились сверху. Дым от сгоревшей взрывчатки забил легкие. Мы кашляли так, что казалось, от напряжения лопнут жилы на висках. Капониры не рыли, но с вечера я распорядился выдолбить узкие щели под машинами. Сейчас мы вылезли из них, так как ядовитая гарь сползала вниз. Воронка метров шесть заполнялась мутной водой.
Мимо пронеслись несколько танков и грузовиков с пехотой. Мы пока никаких команд не получали. Тяжелые орудия приумолкли, зато послышался характерный воющий звук реактивных мин, выпущенных из шестиствольных минометов. Не зря их прозвали «ишаками». Оставляя черный дым, двухпудовые мины рвались по площади «кому повезет». Когда бьют сразу несколько батарей, ждать подарок сверху тяжко. Опять полезли под танк, наблюдая, как, настегивая лошадей, куда-то перевозят трехдюймовые ЗИС-3. Эти сильные пушки обычно применяли на танкоопасных направлениях.
Пушкарям повезло, зато попали под раздачу полуторки с пехотой. Они сбились слишком тесно. Мина взорвалась по ходу машины. Вырвало передний мост, разнесло деревянную кабину и часть кузова. Полуторка села на мотор и загорелась, как спичечный коробок. Пехотинцы бежали в разные стороны, двое- трое плюхнулись возле нас. Еще одна полуторка остановилась, поврежденная осколками. Пехота выскакивала из кузова довольно резво, большинство успели укрыться, прежде чем рванула очередная мина.
В отличие от снарядов, паскудные мины «ишаков» взрывались, касаясь земли, далеко разбрасывая веер осколков. Боец, бежавший к нашим танкам, свалился как подкошенный. Снова поднялся и, шатаясь, сделал несколько шагов. Кибалка вместе с Легостаевым схватили его за руки и потащили. Это было бесполезно. Осколок пробил пониже ключицы сквозную дыру. Парень умер спустя минуту. Лицо, руки мгновенно сделались серыми от потери крови, вокруг тела расползалась огромная лужа. На корточках полз еще один тяжелораненый, волоча перебитую ногу, которая вывернулась пяткой вниз.
Раненых перевязали, куда-то отправили. Полуторка догорала, распространяя запах резины и паленого мяса. Лейтенант в полушубке лежал, свесившись с подножки. Тело выгибало жаром горевшего бензина, затем головешкой свалилось возле остатков машины.
Дали команду заводить моторы, и мы выдвинулись километра на три южнее Фастова. Здесь, недалеко от дороги, копали в сосняке капониры. Впереди цепочкой растянулся противотанковый дивизион ЗИС-3 и пехотный полк. Немецкие танки пошли в атаку, но, угодив под сильный огонь, отступили. Хорошо знакомый
