подушками, подвернув под себя ноги, восседают двое людей. На секунду я заколебался — который из них король? Перед обоими на низеньких столиках стоят серебряные чашки. Тот, кто был помоложе, указал рукавом своей чубы на пожилого человека, сидевшего спиной к окну. Не было произнесено ни единого слова.
Я неловко согнулся пополам и, стараясь не потерять равновесия, положил край ката к ногам короля Ангуна Тенцинга Трандула. Затем ту же манипуляцию проделал Таши, надо сказать, с куда большей ловкостью. Молчание не прервалось. Выдержав паузу, пожилой король слегка раздвинул губы в улыбке и царственным жестом показал нам на два коврика рядом с ним. Я сел, запихнув под себя руками нижние конечности.
Весь двор смотрел на нас. Я тоже украдкой несколько раз бросил взгляд на короля и увидел, что тот разглядывает меня. Рядом с троном ворковал в большой клетке голубь, между придворными и монархом мирно гуляли щенки — штук пять-шесть, не меньше. Сам зал являл собой удивительное сочетание роскоши и деревенской грубости, так характерной для средневековья. За исключением собак, никто не смел шелохнуться. Неожиданно из-за трона показались две курицы; одна нахально вскочила на золоченый резной край королевского столика и оставила там след. Я весь сжался, ожидая, что будет, но никто не обратил на это внимания.
Над головой молодого соседа я заметил висящие на стене два ультрасовременных охотничьих ружья. Король слегка склонил корпус, взял дивной работы фигурный кубок и сплюнул в него. Прочистив таким простым способом горло, он произнес:
— Каре ре (в чем дело)?
— Мы прибыли изъявить нижайшее почтение вашему величеству, — пробормотал Таши.
Было условлено, что он заговорит первым: Таши знал изысканные выражения, принятые при обращении к важным персонам. Эти слова отличаются от разговорного тибетского языка, которым я владел. Таши очень волновался и нервно пытался спрятать руки в рукава моей французской куртки, но они, к сожалению, не так просторны, как у тибетской чубы. Мне было куда легче скрывать волнение.
Королю было на вид лет шестьдесят пять. Как и его подданные, он носил длинные волосы, заплетенные в косы, собранные на макушке и перевязанные веселой розовой ленточкой. На нем была очень элегантная чуба из темно-красной материн, подбитая стриженой овчиной. Суровое лицо выглядело устало. Тяжелые веки почти не поднимались. Желая прервать невыносимое молчание, я начал:
— Простите меня за то, что я говорю по-тибетски, как деревенщина…
Король удивленно вскинул веки. Он был явно шокирован тем, что я первый заговорил с ним: это звучало непочтительно и вульгарно. Но по придворным пронесся шепот; видимо, мое знание тибетского произвело эффект. Ангун Тенцинг Трандул широко улыбнулся — лед был сломан, и я чуть-чуть успокоился.
Король осведомился, откуда я.
— Из Франции. Это очень далеко.
— Франция ближе к Лхасе или к острову Америка? — уточнил его величество.
Как и большинство тибетцев, он был убежден, что Земля плоская и имеет форму полукружия, обращенного диаметром на север. Полукруг зовется Южным миром и окружен со всех сторон океаном, в котором плавают острова. Те, кому доводилось слышать о таких странах, как Англия и Америка, уверены, что это небольшие острова. Центр мира — Лхаса, расположенная точно в центре диаметра полукружия. Не зная, где бы отыскать место для Франции в этом мире, я сказал, что она сосед Англии, но отдалена от нее морем.
Король был удовлетворен и спросил, что привело меня в его страну. Тут, как условились, вступил Таши:
— Мы прибыли в вашу страну, чтобы изучать ее прошлое, ее обычаи, посетить монастыри и посмотреть хранящиеся там древние книги.
На сей раз король был очень доволен, придворные тоже одобрительно закивали. Их присутствие, кстати, придавало аудиенции официальный характер. В зале сидело несколько детей, в том числе давешний мальчишка, пригласивший нас во дворец. Позже выяснилось, что это придворный паж, усыновленный королёвским семейством, быть может даже незаконный сын кого-либо из членов правящей фамилии.
Паж снял с углей чайник и налил нам чаю в серебряные, как у всех, чашки. Король с отеческой улыбкой следил за угощением.
Несколько раз разговор прерывали присутствующие: они подходили к королю и простирались перед ним ниц. Это был ритуал прощания. Они удовлетворили свое любопытство, выяснили, зачем явились гости, и теперь считали, что могут отправиться по своим делам. Один старый крестьянин, однако, подсел поближе ко мне и вступил в беседу; это был любимый советник короля.
Разговор тек неторопливо. В Гималаях вообще стараются не торопиться. Ведь даже приветствие по- тибетски звучит «кале пхе» (не торопитесь). Налив нам не меньше десятка чашек соленого чая, слуги принесли фарфоровые тарелки с салатом. Как я потом выяснил, в салат идут сорняки, выполотые с хлебных и ячменных полей.
Сын короля спросил, хорошо ли мы устроились, и извинился за то, что не смог выделить нам более достойную резиденцию в городе, — если мы хотим, то можем жить у него в Тренкаре. Я вежливо отклонил великодушное предложение, сказав, что дела требуют моего постоянного присутствия в Ло-Мантанге…
Удивительное дело — меня не покидало ощущение величия происходящего, хотя вся обстановка была простой, а в сравнении с дворами индийских махараджей просто примитивной. Но именно так выглядели покои королевских замков во Франции и Англии в XI веке. Сейчас нередко забывают, что до крестовых походов — то есть до того, как с Востока в Европу завезли пряности, ковры, шелка и фарфор, — герцоги и бароны ходили по своим замкам босиком, спали на соломе в том же помещении, что и их лошади, а в аудиенц-залах разгуливали куры, как у короля Мустанга. Европейские короли и принцы не сразу превратились в изнеженных и утонченных монархов XVII–XVIII веков; раньше это были воины-помещики, хорошо знавшие в лицо своих крепостных, пировавшие с ними за одним столом. Они пили из бычьих рогов и ели на деревянных плошках. До XIV века большинство королей Франции едва разбирало грамоту!
И сейчас мне казалось, будто я читаю книгу по истории Европы.
Король сказал, что у него было три сына. Старший, Ангду Ньингпо, был коронован 14 лет назад, но умер после 11 лет правления. Пришлось ему, старику, вновь взять скипетр в ожидании момента, когда младший сын, Джигме Дордже, сменит его на троне; средний сын стал ламой в Царанге.
Его величество многократно бывал в Катманду, а однажды ездил в Индию на паломничество к святым местам буддизма. Редкие путешествия не изменили ни его привычек, ни манеры одеваться. Единственной современной деталью в его облике были очки в черепаховой оправе, купленные в Индии. Остальные приметы современности во дворце представляли два ружья, висевшие на стене. Долголетняя изоляция и традиционное отвращение к западной моде гималайских жителей позволили им сохранить в неприкосновенности национальную культуру и обычаи. Король, кстати, сказал, что он прекрасный знаток этих предметов, и проявил готовность ответить на мои вопросы. К сожалению, отвечал он очень коротко, а расспрашивать в подробностях я не посмел.
В тот день я впервые услыхал из уст короля имя Аме Пала. Фигура этого легендарного воителя представлялась загадочной, но король сказал, что именно Аме Пал основал государство Ло, построив большую крепость-дзонг Кечер. Развалины ее можно и сейчас видеть над Ло-Мантангом. Король с гордостью сказал, что в нем те же «кости», что и у Аме Пала (в тибетском мире это означает, что человек считает себя прямым потомком). Подумав, король добавил, что он восьмидесятый по счету потомок Аме Пала.
— Когда жил Аме Пал?
— Очень-очень давно, — уточнил король.
Я спросил затем, кто были «трое святителей» — Ангун Зампо, Нгорчен Кунга Зампо и Калун Зампо.
— Откуда вы о них знаете? — удивился собеседник.
Я рассказал, что во время краткой остановки в Джелинге нам сказали, что «трое святителей» позволили людям пить спиртное, ибо «люди не мулы». Король улыбнулся. Ангун Зампо, сказал он, был сыном Аме Пала, а Нгорчен Кунга Зампо — знаменитый лама, принесший в Мустанг веру. Третий святой был
