Да и вообще, разве не выглядит вся наша жизнь дорогой к неведомой цели? Я подумал о путях, которые довелось мне пройти. Там были и моря, и пустыни, и джунгли, и болота.
Ветер резал глаза и, казалось, пронизывал мозг, словно желая высушить голову, превратить ее в белый череп, которыми усеяны здешние ущелья. Поднялись еще на один «ла», как называют перевалы в Тибете. Это четвертый по счету с того момента, как мы покинули ущелье Кали-Гандака.
Царанг появился внезапно. Подобно опытному артисту, город выдержал паузу, чтобы предстать во всей феерической красе посреди безводного ландшафта. Трудно было поверить в его реальность: Царанг походил на изящную миниатюру в красновато-зеленых тонах, нарисованную старательным иллюстратором детских книжек. Над узким ущельем поднимался высокий пятиэтажный замок. У подножия, в яркой зелени, заполнившей выемку бывшего ледника, тонули маленькие домишки. Словно желая затмить роскошь замка, рядом с ним рдел величественный монастырь из красного кирпича. Вход в эту гавань прошлого охраняли несколько чортенов с порталами, сквозь которые вилась дорога.
Город — первая веха страны Ло — выглядел оазисом среди лунного пейзажа. Солнце золотило коньки монастырской кровли, убранной разноцветьем флагов.
Наша маленькая флотилия вплывала сквозь чортены в город, о котором можно только мечтать. Крестьяне, выходившие за ворота, чтобы посмотреть на нас, в знак приветствия высовывали языки. Я с трудом привыкал к этому тибетскому обычаю и казался доктором на осмотре больных. Жители Царанга встречали нас молчанием (что, впрочем, понятно — попробуйте поговорить с высунутым языком!). Одеты они были в толстые домотканые чубы, у одних желтоватого, у других красного цвета. Кое-кто носил вывернутые мехом внутрь овчины. На женщинах поверх чуб были полосатые передники, а на голове вязаные шапочки. Но что больше всего бросалось в глаза — это добродушие открытых лиц. Казалось, они встречают давних знакомых и только ждут момента, чтобы заключить вас в объятия. Здесь люди не рассматривают прохожих сквозь занавески, как это принято в европейских деревнях. Они выходили, чтобы удовлетворить вполне понятное любопытство, и бесхитростно кричали: «Куда идете?»
— В Ло-Мантанг, — гордо отвечали мы.
Ясно, что мы не сумеем осмотреть Царанг за один вечер, как я предполагал раньше. Придется потом возвратиться сюда и как следует облазить его узкие улочки и бесчисленные памятники.
Мы подошли к подножию высокого замка. Только тут полностью выявились его размеры: нижний ряд окон начинался на высоте не меньше восьми метров, и здание скорее напоминало дворец, чем фортецию. А когда мы спросили, кто там живет, нам ответили, что это один из дворцов короля, но он бывает в нем крайне редко.
Не обнаружив нигде на фасаде двери, мы двинулись в обход. Навстречу бросился громадный пес с матерчатым ошейником. К счастью, он был на цепи, но мы все равно почтительно обогнули святое место.
Таши рассказал мне, как кхампа натаскивают гималайских псов: их учат бросаться сбоку на всадника и стягивать его с лошади наземь. Охотно верю: для псов таких размеров эта задача не столь уж сложна. Похожи они на помесь черных лаек и свирепых немецких овчарок. Эти сщомашненные звери никак не напоминали карликовых так называемых тибетских терьеров, предмет обожания английских дам. Лай преследовал нас буквально на каждом шагу, псы выскакивали из-под каждой подворотни, так что в прогулке по Царангу приходилось запасаться увесистыми камнями для нужд самообороны.
Завтра предстоял большой день — последний этап перед столицей. Мы едва сдерживали нетерпение. Яки тоже словно почувствовали грядущее облегчение и удвоили прыть. Неожиданно за спиной раздался топот копыт. В облаке пыли нас догоняли три всадника. На них были шелковые рубашки под яркими халатами, на ногах высокие черные сапоги, на голове дивные меховые шапки с латунными эмблемами. Тсеринг Пемба так выразил наши общие чувства: «Прямо короли». И трое кхампа, по-королевски не обратив на бедных караванщиков никакого внимания, умчались дальше.
К часу дня мы были на перевале. Сползли в неширокую долину и вновь начали карабкаться на холм. Дорога шла по расселине между крутых откосов, образовывавших естественный створ. Ветер утих, глаза перестали слезиться. И я увидал вдали Ло-Мантанг! Как хотелось, чтобы долгожданная столица, путь к которой отнял две недели, оказалась «достойной» затраченных усилий…
Видимо, такое же чувство испытывали паломники, когда перед ними вдруг открывался Рим. Даже при самом сильном воображении нельзя было себе представить такое. Как будто мне все это рассказывают — легенду о затерянном в Гималаях городе, в котором остановилось время.
Ло-Мантанг
Мифическая крепость далекой планеты со спокойным величием возвышалась среди голых пиков — белый прямоугольный бастион, за которым теснились бесчисленные башни. Сразу же напрашивалось сравнение с фортециями крестоносцев, которые те воздвигли на Ближнем Востоке. Крепость казалась цементным кубиком на ладони бога войны, вытянутой посреди адской пустыни. Царственные стены внушали уверенность. В «мареве подрагивали силуэты белого дворца и трех розовых монастырей. Создавался единый, ненарушаемый образ далекого загадочного мира; столица представлялась последним оплотом средневековья, противостоящим современности…
Я долго простоял в изумлении, совершенно сбитый с толку первым впечатлением. Ветер ритмичными волнами овевал лицо. Внизу он поднимал пыльные смерчи, которые заволакивались в облако и бились о стены города. Насколько хватало глаз, не было ни единого деревца, никаких признаков жизни. Столица словно окаменела много веков назад. Утонула во Времени, как Атлантида.
Но для Таши и моих спутников она означала конец пути, комфорт ночлега и радости базара.
— Мантанг, — с удовлетворением произнес мой друг. Столько времени для нас это было лишь слово, без конца возникавшее в разговорах, и вот он теперь во плоти! Я подтянул полы чубы и зашагал к городу.
Сквозь завывания ветра мне почудились звуки труб и удары гонга. Когда дорога нырнула в глубокий овраг, я остановился, поджидая яков. Погонщики, Таши, Калай, его одноглазый помощник Канса и я в тибетском платье должны были составить внушительный караван. Нас связывало молчаливое и прочное товарищество; я мог гордиться тем, что привел свой маленький корабль в гавань.
Вблизи крепости на небольших участках робко росла гречиха. Но стена приковьтала взор. В ней не было ни одной бойницы, не было видно даже ворот — город не желал нас. Но нет, барабанный бой и звон цимбал, свист флейт и пронзительные звуки труб понеслись с удвоенной силой. Неужто в нашу честь? Это было бы слишком…
Дорога пошла в обход глухой стены, и тут обнаружились ворота — единственный вход в Ло-Мантанг; он представлял собой как бы туннель в мощном бастионе. Две огромные деревянные колонны с резными капителями окаймляли портал. В конце туннеля была вторая деревянная, прошитая железными заклепками дверь. Стены надежно укрывали жителей самого высокогорного королевства нашей планеты. Ворота, как я узнал, наглухо закрывали с наступлением темноты от воров и злых духов. Один за другим яки втягивались в темный туннель. Итак, вот она, столица «потаенной территории тибетского графства», о которой упоминал Бьюканан в 1802 году, а знаменитый шведский исследователь Тибета Свен Гедин называл Южной страной. В «Непальских эскизах» Олдфилда, вышедших в 1880 году, говорилось о «маленьком княжестве Мастанг». Олдфилд прожил 13 лет в Катманду, но так и не побывал здесь; он лишь уточнил, что «хотя Мастанг и платит ежегодную дань Непалу, однако не входит во владения гуркхов».
Так что же такое Мустанг? Княжество или королевство? Как оно образовалось, какова его история? Как могло случиться, что оно так долго оставалось «затерянным»? Почему в 1952 году Тони Хаген описал его как вассальную провинцию, а в 1961 году король Непала, ликвидировав институт раджей, сделал исключение для короля Мустанга — подтвердил его титул и привилегии, в том числе право творить суд и взимать налоги?
Маршрут каравана кончился, устало подумал я, но для меня дело лишь начинается. Теперь предстоят поиски в архивах, расспросы, детальный осмотр культурных и исторических памятников, описание которых
