бабушки и дедушки якобы устарели для нас, потому что у них не было автомобилей, потому что они надевали ночные колпаки, не слушали радио и пугались самолетов. В Мустанге ни прошлые ни нынешние поколения не пользовались этими изобретениями. У нас молодежь накидывается на каждую новинку и уже не мыслит себя без нее. При этом как-то забывается, что все эти изобретения — плод гения и мастерства «стариков». Для лоба нет «устаревших» вещей или «устарелых» представлений. Мир их по праву принадлежит молодым, и именно поэтому старшие пользуются таким уважением…
Но сейчас я с особым наслаждением сидел в компании сверстников, обмениваясь впечатлениями, шутками, пил чанг из серебряного кубка, как будто родился здесь. Я научился уже различать оттенки в разных сортах пива и чая; я знал, выказывают ли мне уважение, по тому, на какое место усаживали. Мустанг перестал быть для меня экзотикой.
Лама предложил нам заночевать в монастыре. Еще после нескольких бокалов напитка он позвал бритоголового привратника и велел показать нам обитель, а также «все, что мы пожелаем».
Наш гид оказался кладезем талантов. Лама отрекомендовал его как ученого — хранителя библиотеки. А в большом зале монах не без гордости показал нам свои авторские фрески!
В большом зале мы полюбовались паркетом — это большая роскошь в стране Ло; как мы помним, в королевском дворце его нет. Я изобразил восторг и начал ступать по паркету, словно по бесценной мозаике.
Вечером при свете лампы, заправленной льняным маслом, мы с молодым ламой, ученым монахом, Пембой и Таши листали старые книги в личной молельне ламы, где нам никто не мешал. По мере того как таяла кипа бумаг, мне становилось все горше и горше. Несмотря на приказ ламы обыскать все закоулки и доставить ему все мало-мальски интересное, несмотря на старания Таши, который оказался аллергичен к пыли и сейчас слезливо моргал, не удалось обнаружить ни одной работы по истории. Значит, не судьба… А Пемба клялся, что здесь мы отыщем заветную рукопись!
В первой беседе король упомянул о существовании некоей летописи под названием «Молла», но когда во второй приход я попросил разрешения взглянуть на нее, король ответил, что книга не сохранилась, и сменил тему. Пемба уверял затем, что мы найдем ее в монастыре Самдрулинг. Но я понапрасну чуть не обморозил ноги, добираясь до этой обители.
Потом Пемба примчался с вестью, что «Молла» находится в Царанге и один его друг доставит ее в Ло-Мантанг. Но друг прибыл с пустыми руками: из Царанга книга исчезла. Я все больше проникался уверенностью, что такой книги вообще нет.
Лежа в спальном мешке, я чувствовал себя как Шерлок Холмс перед неразрешимой загадкой: она не отпускала меня ни на минуту. История Мустанга ускользала из рук. Собранные отрывочные сведения были противоречивы. Ни один достоверный факт не подкреплял гипотезу о том, что уже в давние времена Мустанг был самостоятельным королевством. Лично я в этом не сомневался, но нужны были письменные свидетельства.
Странная вещь: едва мы произносили слово «история», как собеседники пугливо отвечали, что разговор может «оскорбить короля». Кто были наследники Аме Пала? Известны названия четырех древних крепостей, но кто их построил, какова была их роль в судьбе страны, когда они были воздвигнуты?
Неужели истории Мустанга суждено остаться тайной за семью печатями, подобно прошлому многих других гималайских краев? Ведь я уже решал дважды бросить поиски, но всякий раз кто-то вновь упоминал о «Молле»!
Все следующее утро я пробродил по монастырю, пользуясь привилегированным положением «друга ламы». Около одиннадцати начали складывать вещи. Внезапно появился Пемба. Он был в отличном расположении духа, поскольку продал накануне молодому ламе втридорога свою чубу и сапоги, зато очень дешево купил новую обувь. Отозвав меня в сторонку, он таинственно шепнул на ухо:
— Кажется, я нашел «Моллу».
— Не может быть! — вырвалось у меня. — Мы же просмотрели вчера все книги!
Напустив на себя заговорщицкий вид, Пемба едва слышно сказал, что ученый монах хранит исторический трактат.
— Так в чем же дело? Пошли!
— Тс-с-с… Он не хочет, чтобы лама об этом знал.
— Но взглянуть-то можно? Или пусть он его быстренько перепишет, а? Хотя нет, лучше всего, чтобы продал.
Пемба исчез. Минуты через две он возвратился и сказал, что монах готов продать книгу, но все зависит от цены, которую я предложу. Кроме того, я должен поклясться, что сохраню дело в тайне. Я клятвенно обещал молчать и предложил 30 рупий (около пяти долларов). Пемба улетел и тут же вернулся назад: монах передумал. От одной мысли, что он продаст такую книгу или даже позволит взглянуть на нее, ему сделалось плохо.
Сомнительная сделка, похоже, так и не состоится. Я велел передать монаху, что готов предложить более высокую цену, но только после того, как посмотрю товар.
Монах не заставил себя ждать. Он подошел и, глядя в сторону, тихо проговорил, что может уступить трактат за 80 рупий при условии, что я не обмолвлюсь никому ни словечком.
— Меня устраивает. Но я все же хочу взглянуть на книгу.
Монах возразил — а вдруг меня застанут за этим занятием? Выйдут большие неприятности. Переговоры начинали превращаться в фарс; я уже почти не сомневался, что меня хотят облапошить.
В конце концов порешили так: мы с Таши отправимся в поле, спрячемся за кучей камней в яме и там посмотрим рукопись, которую нам принесет Пемба.
Сгорая от нетерпения, я миновал монахов, толпившихся возле центральной молельни, и, небрежно насвистывая, вышел из ворот. В яме действительно нас не было видно. Но изоляция не долговечна в стране Ло: минут через пять нас заметили ребятишки, гнавшие яков. Они остановились поглазеть на мой длинный нос и европейские одежды Таши. Мы едва успели отогнать сорванцов до появления Пембы. Он уселся между нами, оглянулся по сторонам, желая еще раз убедиться, что свидетелей нет, и запустил руку под чубу.
Я едва удержался чтобы не застонать от разочарования: книжечка оказалась тонюсенькой — всего 18 страниц толстой бумаги форматом 20х4 сантиметра.
— Это «Молла», — возбужденно прошептал Пемба.
Он не меньше моего жаждал узнать, что же содержится в этой книге, которую столь тщательно уберегали от чужих глаз!
Осторожно раскрыли первую страницу. Ее украшали фигуры трех сидящих людей. Пемба прочел: «Ангун Зампо, Нгорчен Кунга Зампо, Лумбо Калун Зампо». Да это же три святителя! Сердце у меня запрыгало.
— Читай, читай дальше! — заторопил я его.
Страницы были засалены, буквы с трудом проступали, особенно имена собственные, написанные выцветшими красными чернилами. Текст начинался с ритуальной формулы на санскрите.
— Пропусти, это не важно!
На второй странице были изображены богиня Аюн Янчема, о которой я никогда не слышал, и некий мужчина по имени Цзетин Чумпо. Пемба, как первоклассник, начал читать фразу, водя пальцем по строчке. Затем с помощью Таши он перевел ее на разговорный тибетский:
«Как истинная вера пришла в страну Ло и какие ранги есть в королевстве».
Кажется, мы на правильном пути! И в этот самый момент на краю ямы возникла фигура. Пемба сунул книжку под одежду и мы сделали невинный вид, ожидая, пока незваный гость отойдет.
Затем вновь потек перевод:
«Как религия и политика стали делом королей в стране Ло».
Я весь обратился в слух.
«Короли словно жемчужины в ожерелье… Внемлите все! Учителя, ламы и монахи! Короли — всемогущие люди, сыны божьи. Они пришли к нам из снежного Тибета, и первого короля звали Трисун Децин».
Прямо не верилось — неужели сейчас передо мной всплывет история Мустанга?! Медленно, словно
