1740 году началась двадцатилетняя война между Джумлой и Ло, а в 1760 году, в царствование короля Анджа Дордже, Мустангу пришлось покориться мощи Джумлы. «Ло подпала под Джумлу», — гласила летопись. Каждого жителя страны Ло обложили данью, которую собирали специально приехавшие из Джумлы чиновники. Мустанг впал в нищету. За этот период короли сумели построить лишь несколько скромных молитвенных стен и чортенов.
Но вскоре начался закат Джумлы. В маленьком непальском городке Гуркха родился знаменитый полководец, покоривший Гималаи, имя его — Притхви Нарайяна Шах. Первый гуркхский король наголову разгромил раджей Восточного Непала, захватил королевство Сикким, потом покорил Западный Непал и взял под свою руку владения 44 раджей, многолетних вассалов Джумлы.
К 1795 году преемник Притхви Нарайяны Шаха закончил покорение Джумлы, и, таким образом, главный враг и могущественный сосед Мустанга перестал существовать. Вопреки предположениям ряда историков гуркхские короли ни разу не напали на страну Ло и никогда не находились с ней во вражде. Просто короли Ло, сознавая силу новых властителей, продолжали платить им дань. В 1802 году король Мустанга отправился в Катманду, где был принят при дворе. Там его видел англичанин Бьюканан, записавший в своей «Реляции о королевстве Непал и территориях, покоренных Гуркхским королевским домом»: «Верхнее течение реки, известной в Индии как Гандак, называется Кали. Ее истоки берут начало в Дамордуре-Кунде, и она пересекает территорию властителя бхота, носящего титул раджи Мустанга. Этот раджа является или во всяком случае, когда я видел его в 1802 году, являлся вассалом гуркхов».
Начиная с этого времени мустангский король платил ежегодную дань непальскому властителю, не занимавшемуся делами далекой горной страны. Следует, однако, более подробно остановиться на одном событии, которое было неверно истолковано многими современными учеными.
После скоропостижной кончины короля Ло Анджа Тхондупа его брат начал враждовать с вдовой. Та ожидала ребенка, и брат покойного начал утверждать, что будущий наследник — незаконнорожденный. Спор был вынесен на суд гуркхского короля в Катманду. Королева лично прибыла туда в сопровождении делегации глав семи районов страны Ло, и решение было вынесено в ее пользу. Родившегося сына провозгласили королем Мустанга.
Противная сторона, однако, на этом не успокоилась и продолжала распускать слухи, что ребенок-де незаконный, а иногда даже утверждала, что подлинный его отец — непалец. Последняя версия выглядит вовсе несуразной, поскольку кастовая мораль не допустила бы подобного союза. Тем не менее злословная молва с той поры твердит, что короли Мустанга имеют кровную связь с гуркхскими монархами. И даже сегодня в пересудах нет-нет да и встретишь мнение: «У нынешнего короля не та же кость, что у Аме Пала…»
Итак, письменные свидетельства гласили, что вся династия мустангских королей принадлежала к тибетской ветви, а государство пользовалось особым статусом «вассальной независимости». Когда в 1855 году разразилась вторая тибетско-непальская война, Мустанг выступил на стороне Непала. Джамьян Ангду, король страны Ло, послал своего брата во главе войска на поддержку непальской армии. В качестве трофеев они взяли статуи и священные книги из тибетского монастыря Цанг, которые попали в сокровищницы монастырей Ло-Мантанга.
Король Джамьян Ангду удостоился похвалы махараджи Непала «за благородство и твердость»; пять лет спустя, в 1860 году, он умер, не оставив наследника. Народ умолил его брата, бывшего в это время ламой Царангского монастыря, жениться на вдове. От этого брака родился Джамбьян Тенцинг Трандул, «правивший мудро». Его сын Тенцинг Трандул был коронован в 1905 году до достижения совершеннолетия.
Это был тот самый Тенцинг Трандул, который так ласково обошелся со мной в летнем дворце в Тренкаре. Таким образом, он был двадцать четвертым по счету (а не восьмидесятым, как он сам сказал) потомком Аме Пала. Новый наследник, Джигме Дордже, должен был вскоре занять место на престоле. Но тревога за его судьбу не давала мне покоя…
День спустя, когда мы шли вниз от Дзонгдзонга (в буквальном переводе — «Крепость крепостей») на север Мустанга, Таши заметил вдали приближавшееся облако пыли. Вскоре облако превратилось во всадника, мчавшегося во весь опор к нам. Сердце у меня упало. Неужели гонец с дурной вестью?..
Подъехав, всадник быстро заговорил. Я разобрал только, что он гонится за нами уже два дня. Что случилось? Оказалось, он привез дрова в наш дом в Ло-Мантанге. Ничего не понимаю — какие дрова? Ну как же, прослышав, что мы любим тепло, он поехал на юг за дровами, а когда вернулся, узнал, что мы отправились дальше, и вот пустился следом. У него нарывают ноги.
Все ясно. Мне вновь придется надевать на себя тогу Эскулапа. Но честно сказать, вид язв на ногах этого несчастного человека, проделавшего путь сначала за дровами, а потом сюда, не мог оставить равнодушным. Я всегда пасовал при виде открытых ран и крови, ограничиваясь скромной ролью раздатчика пилюль. Усилием воображения я постарался вспомнить, как поступают в таких случаях хирурги. В кино они вплывают в операционную в масках, подняв руки в стерильных резиновых перчатках. Здесь это не годилось.
В ближайшей деревне я велел хозяйке вскипятить воду, затем протер спиртом большие ножницы и вскрыл ими гноящиеся нарывы на ногах несчастного лоба. Никаких обезболивающих средств у меня в аптечке не было. Только природной выдержкой жителей этого сурового края я могу объяснить тот факт, что он ни разу не вскрикнул во время варварской операции.
В качестве врачебного гонорара у дома в Ло-Мантанге нас ждала громадная поленница дров.
Любовь и жизнь
Честно заработанное мною дерево весело потрескивало в очаге. А мы с Пембой вели разговор об обычаях страны Ло, о царящих здесь нравах и, конечно, о женщинах. Это излюбленная тема в любой мужской компании, но особенно охотно о ней рассуждают, сойдясь вместе, французы и тибетцы.
Я спросил у Пембы, как здесь ухаживают за девушками, что предшествует свадьбе? На улицах я обратил внимание, что девушки обычно ходят стайками или собираются в кружок и поют. А парни, отнюдь не проявляющие в остальном застенчивости, никогда к ним не подходят. Бывает, правда, что они отпустят в их сторону шутку типа: «Берегитесь, красавицы, я большой сердцеед!» Ответом, естественно, бывает взрыв хохота. Калай, в частности, проявлял в этом деле большие старания и хвастался своими донжуанскими похождениями. Но внешне контакты, похоже, сводились к минимуму.
Пемба рассказал, как молодой человек выбирает себе невесту. Вначале он встречается тайком со своей избранницей, как это делается во всем мире. Идеальный брачный возраст считается в Мустанге 22 года для парня и примерно 20 лет для девушки. Ритуал ухаживаний заканчивается тем, что ночью жених начинает стучать в окошко своей суженой и тихо просить: «Впусти меня!» Девушка бросается к двери и кричит что есть мочи: «Убирайся! Убирайся! Я тебе ни за что не открою!» Мустангский Ромео продолжает проситься. Девушка, не щадя горла, отказывает: «Убирайся прочь!»
Если она действительно не любит этого парня или по каким-то причинам не может выйти за него замуж, она в самом деле не открывает. Но если между ними любовь, а она хочет стать женой парня, то в конце концов впускает его в дом.
Весь смысл громкой кутерьмы в том, чтобы поставить в известность отца. Если тот противится браку — как правило, он прекрасно знает претендента, ибо Ло-Мантанг все же маленький город, — отец спускается к двери и прогоняет незадачливого жениха. Но если он слышит дочерино «Убирайся!» и остается у себя, это следует понимать как родительское благословение. Суженый тайком — официально «тайком», потому что крики, бывает, поднимают всю улицу, — проникает к возлюбленной. Затем, говоря словами Пембы, «парень идет к своему отцу и говорит: «Я спал сегодня с дочерью такого-то, она мне по сердцу. Мы хотим пожениться».
Тем же вечером отец жениха отправляется в дом родителей невесты с бутылкой чанга и церемонно объявляет им, что его сын хочет жениться на их дочери.
