Я бросилась к последней двери в конце коридора. Дверная ручка застряла, хоть и не была заперта, но Питер шагнул вперед и толкнул ее со всей силы. Наконец-то детская. Кроватка в виде кролика, детская каталка, тоже с кроликом, сервант с серебряными чашками. Я огляделась в поисках двери в ванную. Посмотрела направо. Ничего. Посмотрела налево. Кое-что. Кое-что ужасное.
На полу лежала женщина; юбка ее задралась до живота, изящные ноги были подняты кверху буквой «у», пурпурные крокодиловые туфли на шпильках смотрели в потолок; руки она раскинула по сторонам. Между ног у нее была голова мужчины. Он лихорадочно лакомился добычей, словно африканский лев, только что поймавший зебру. Он стоял на коленях, отставив зад, но на нем, слава богу, были черные костюмные брюки. Полы крахмальной рубашки в желтую полоску вылезли из брюк, пиджак валялся на полу. Женщина стонала:
— Да, да, еще! — Вдруг она схватила его за волосы на затылке, еще выше подняла бедра в воздух и прижала его голову к себе. При этом она несколько раз ударила правой рукой об пол.
— Да! Да, Филип, вот так!
Филип? Мой Филип? А это ведь Сюзаннины любимые туфли, из пурпурной крокодиловой кожи!
Глава 32
Безумная жизнь
Скажем так, после этой истории я не очень-то ждала Филипа дома. А еще через неделю меня уволили.
Моя работа, цель всех моих устремлений, подкреплявшая мою самооценку, в одну минуту была потеряна. Столько возможностей возрождения, обновления и вдохновения были потеряны, стоило мне совершить всего лишь один промах.
Эрик отчаянно старался спасти меня и всех нас, но наш корабль слишком быстро набирал воду. После невероятного выступления Терезы мы еще несколько дней держались, пытаясь найти объяснения, которые заставили бы публику и, что важнее, наших коллег понять ситуацию. Мы ее проверяли: она показывала нам квитанции, а голос мужчины в записях, которые она принесла, был очень похож на Хартли. Два вызывающих доверие эксперта подтвердили, что это его голос.
Но она врала напропалую. Откуда нам было знать? Мы не хотели, чтобы нам сочувствовали, чтобы нас жалели; мы хотели, чтобы люди поняли, в каком контексте мы приняли решение показать передачу. Но, в конечном счете, публика прицепилась к одному факту: журналисты Эн-би-эс купились на фальшивку, и обвела нас вокруг пальца Будро. Она надула даже прожженного Леона Розенберга. Эн-би-эс был самым влиятельным каналом на телевидении, и люди радовались нашему падению, плясали на наших могилах. Все это было просто отвратительно.
Когда стервятники окружили Билла Магуайра, он сражался храбро. Сражался за свою собственную шкуру. «Всегда верен», ага, как же. Он заявил налетевшим, репортерам, что он виноват и допустил ошибку, прося прощения на весь эфир. Но винил он себя совсем в другом; он сказал, что отстранился от производства сюжета, что был занят общим контролем над программами и оставил проверку фактов по сюжету с Терезой Будро другим. Объяснив, что он не раз просил нас все проверить и раскопать ее прошлое, он заявил, что сам ничего не знал, и тем самым сохранил свою работу. Публике его слова казались правдоподобными, по крайней мере, тем, кто не был знаком со средствами массовой информации: он ведь был президент отдела новостей, в конце концов. Президенты не забивают себе голову деталями производства, верно? Только специалисты знают, как это все обстоит на самом деле.
И как мне было отнестись к этому предательству? Попытаться оправдать его? Попытаться понять? Отметить, как далеко Магуайр ушел от трущоб Гэри в штате Индиана, как будто его с трудом завоеванное положение позволяло ему предавать коллег? Что мне, простить его, потому что он черный и вырос в нищете? Мне наплевать было, где он вырос и белый он или черный; главное, что он, паршивец, спрятался при малейшей опасности, хотя обещал меня поддержать. Рэмбо бросил нас в беде. Ему сообщили все факты, и Магуайр, бывший морской пехотинец, человек, отвечавший за все, решил пустить сюжет в эфир и налил себе чертов бокальчик виски.
А когда мое бешенство утихло, на меня навалилось чувство вины, заставив приглядеться к ситуации повнимательнее. Я поняла, что Магуайру вовсе не обязательно страдать вместе с нами, если можно доказать свою непричастность. Меня переполнял гнев, и я то и дело меняла свой взгляд на события. В конце концов, Билл Магуайр сохранил свое место, пообещав внимательнее следить за продюсерами и создать группу по реорганизации процесса проверки фактов на телеканале.
А что Гудмэн? Человек, на которого я работала десять лет, помогая ему лучше выглядеть и казаться умнее, чем он есть? Я правила его сценарии, придавала блеск вопросам, которые он задавал, пудрила ему лоб, когда он покрывался потом, и приглаживала его жесткие волосы. А он в решающий момент тоже заявил, что не в курсе дела. Объявил, что ведущие новостей столько путешествуют, что просто не могут уследить за всеми сюжетами, которые они освещают, не могут нести ответственность за подготовительную работу, за исследования. На то и нужны продюсеры, которые проверяют факты.
Так что хотя Гудмэна и не оставили в покое, карьера его не погибла. Ему сделали выговор, сняли с «Вечера новостей», но дали свою команду для часовых документальных передач. Он, вообще-то, этого и хотел; он много лет пытался вырваться из жерновов «Вечера новостей» и получить свое подразделение, чтобы более глубоко, в часовом формате, освещать серьезные проблемы. Так что «наказание» вышло то еще.
В итоге пострадали, прежде всего, продюсеры. Эрик, верный себе, был со мной до конца. Впрочем, хоть я и не хочу умалять его верность, я не уверена, что у него был выбор. Нас с ним попросили подать в отставку, поскольку мы предали доверие публики. Пусть даже мы не могли этого знать, не могли себе такого представить.
Через две недели после того, как интервью вышло в эфир, я сидела в коридоре у кабинета Магуайра. С момента передачи «Новостей и фактов» он вел переговоры о моей судьбе со своим боссом, председателем компании, владевшей Эн-би-эс. Их совет директоров требовал крови, надеясь спасти свою репутацию и не потерять клиентов в других издательских и кабельных компаниях из-за фиаско с Терезой Будро на Эн-би-эс — своей главной жемчужине.
Магуайр пригласил меня к себе, и я сразу все поняла.
— Джейми, не буду с тобой юлить, перейдем сразу к делу. Я встретился с советом директоров компании. Нам придется тебя уволить, с сегодняшнего дня. Конечно, выходное пособие…
Я лишилась дара речи. Оглядев комнату, я не заметила, чтобы и он паковал вещички. Похоже, маленькие люди теряют работу, а большие шишки остаются в безопасности. Не мы первые, не мы последние.
— Выходное пособие? Вот так, значит, дело обстоит? Я проработала здесь десять лет, и мы переходим к выходному пособию уже во втором предложении?
— Джейми, не надо делать ситуацию еще более некрасивой, чем она есть.
— Билл, я не сделала ничего плохого. Я почти всю жизнь здесь проработала, я сделала здесь карьеру. Это… это нечестно. Откуда мне было знать, что меня намеренно обманут сумасшедшие, решившие отомстить всему телеканалу. Они целились в руководство, а не в такую мелкую сошку, как я.
Магуайр пожал плечами. Я продолжила:
— Я все десять раз перепроверила. Я не могла знать, что на самом деле творилось.
— Ты выпустила сюжет, создавший нам проблемы.
— Я высказала свои сомнения. А вы, мистер Я Никогда Не Бросаю Своих, сказали мне, что освещали избирательные кампании и лучше меня знаете, что окончательное решение принадлежит вам.
— Тебе не стоит припоминать мне мои слова. И окончательное решение действительно принадлежало мне.
— Тогда почему работу теряю я? Вы президент департамента новостей! Вы дали разрешение пустить сюжет!
