— Так уж обстоят дела.
— Что ж вы не спасли своих? Разве не этому учат морских пехотинцев, разве не это означает девиз «Всегда верен», или вы ничему не научились в…?
— Джейми, все кончено. Это окончательное решение.
— Но я…
— Все кончено.
Мне нечего было сказать.
— Может, я и мог бы разделить с тобой ответственность, но я не собираюсь страдать из-за этого. Я всегда говорил, что сюжет твой. — Он наклонился ко мне поближе. — Как я сказал тебе в кабинете Эрика, в конце концов, продюсер этого сюжета ты. И ты совершенно не права, обвиняя меня. Ты высказала сомнения, а не настояла на том, чтобы снять сюжет. Это две разные вещи.
Я невольно задумалась. В чем-то морской пехотинец был прав. И вот что странно: в этот ужасный момент, когда я теряла работу, я думала только о Питере. О том, как я от него отмахнулась. Почему я не прислушалась тогда к его словам? Неужели ради того, чтобы не позволить себе признаться в своих чувствах к нему?
— Может, мы на тебя и надавили, но тебе придется признать, что ты позволила на себя надавить. Я сказал тебе, что если ты решительно выступишь против, я не запущу сюжет. Ты слегка отбивалась, но этого было недостаточно. Ты не давала отпор, а отмахивалась, а потом и вовсе отступила. Мы выступили против одного из самых важных людей в правительстве. Это требует взрослого подхода к делу, а не хныканья. Я тебя не предал, Джейми. Ты мой лучший сотрудник. Ты сама себя предала. Ты не доверилась собственному суждению. Ты уступила трем мужчинам, которые старше и опытнее тебя. В этом была твоя ошибка, и ирония заключается в том, что именно поэтому ты потеряла работу.
Когда я вернулась от начальства, Эбби пребывала в горе.
— Что я буду без тебя делать? — простонала она сквозь слезы.
— А я, по-твоему, что буду делать без работы? Вся моя жизнь сломана!
— Ты найдешь другую работу, ты так хорошо делаешь свое дело, — заявила она.
— Эбби, я радиоактивна. Никто не станет брать меня на работу, просто не посмеет. Мое имя в связи с этим провалом прозвучало в каждом средстве массовой информации на всю страну. Даже если какая-нибудь компания и захочет нанять меня, она не сможет — новость о моем зачислении в штат тут же попадет в газеты и плохо отразится на их репутации.
— Нет, что ты, — умоляющим тоном отозвалась она. Я посмотрела на нее, приподняв брови.
Она продолжила:
— Ну, хорошо, может, так оно и есть, и ты сейчас радиоактивна, но это пройдет, как в Чернобыле.
— Эбби, в окрестностях Чернобыля в радиусе тридцати километров так никто и не живет, там еще сто лет будет слишком радиоактивно.
— Ох…
— Ну да. Странно, что ты этого не знаешь.
— Ну, хорошо, тогда ты будешь не Чернобыль, ты будешь несчастный случай на атомной электростанции, который почти случился, но потом все обошлось.
— Эбби, но у нас-то ничего не обошлось.
После обеда я повела Дилана погулять в парк, чтобы рассказать ему, что произошло в Эн-би-эс Ему нужно было знать, нужно, чтобы я ему просто и конкретно объяснила, что случилось у мамы на работе. Тереза Будро наврала не затем, чтобы сделать больно мне, а чтобы задеть всю телесеть. Это не имело ничего общего со мной. Он был рад узнать, что она не в меня целилась. Поговорив, мы поднялись к замку Бельведер, чтобы полюбоваться видом и посмотреть на животных. Я сидела в трех метрах за спиной сына, прислонившись спиной к башне — замка и держась за толстые перила верхнего балкона. Ветер усилился, и я поплотнее закуталась в свою огромную овчинную куртку; мороз казался не таким сильным из-за того, что над нами светило яркое послеполуденное солнце. Мир вдруг ушел у меня из-под ног, но пребывание в этом знакомом месте меня успокаивало.
— А черепахи все ползают туда-сюда. Мне за ними не успеть, и я сбиваюсь со счета.
— Дилан, ты их уже минут десять считаешь.
Я погладила кончиками пальцев гравировку на оборотной стороне лежавшего в кармане секундомера, который подарил мне Питер, — «Пора опять потанцевать». — Там одна черепаха никак не может подняться. Она уже почти подобралась, но на камни ей не залезть. Так что она колотит лапами, как ненормальная, а потом словно бы сдается и ищет другое место, попроще.
— Я замерзла, милый. На животных в другой раз посмотрим, скоро надо будет возвращаться.
— И она, по-моему, замерзла. Почему остальные не подтолкнут ее головами? Они просто смотрят, как она мучается.
— И ты тоже, Дилан.
— Ну да, но я хочу, чтобы она поднялась. И я бы ей помог. А они нет. Я хочу остаться.
— Ну, хорошо, я знаю, это твое любимое место. Не будем торопиться.
— А эту женщину посадят в тюрьму? Людей сажают в тюрьму за то, что они врут по телевизору?
— К сожалению, нет. И она уехала далеко, на какой-то остров, никто не знает, где она.
— Это странно. И странно, что Питера нет.
— Он был бы рад здесь быть, если бы мог, милый.
— А что случилось на дне рождения у Энтони?
Солнце ушло за тучи.
— Тогда как раз эта женщина выступила по телевизору. А папа с мамой немножко поспорили. Как там черепаха?
Кажется, мне надоело. Я обняла его.
— Хочешь домой?
— Хочу еще кое о чем спросить.
— Давай.
— А вы с папой еще будете любить друг друга?
— Я же тебе сказала, милый, мы всегда будем любить друг друга. Просто нам нужно время. Для детей это непонятно, но ты ни в чем не виноват.
— Я знаю. Почему все мне это повторяют? Я никогда и не говорил, что это я виноват.
— Не знаю, милый. У взрослых бывают странные идеи.
Глава 33
Странная штука — страх
Шесть недель спустя.
Первое февраля. Утром в день Эрмитажного бала я проснулась поздно. От бессонницы головная боль, с которой я просыпалась каждое утро после того кошмарного праздника у Сюзанны, стала только хуже. Укрывшись с головой и засунув голову под подушку, я попыталась избавиться от боли усилием воли. Не вышло.
Зазвонил телефон.
— У меня идея! Просто потрясающая. Оскар едет к тебе.
— Ингрид, отстань, я сплю.
— Хватит спать, уже девять. Вылезай из пижамы и одевайся. Он вот-вот постучит в дверь.
— А зачем это он ко мне едет?
— Мы изменим твою жизнь. Пора заняться организацией. У меня есть для тебя новое занятие. Я все придумала. Тебе нужна новая работа. Без работы ты совсем никуда не годишься.
Я с трудом села.
