исключительно мои заботы.
Я поднялся и сделал несколько шагов в его сторону.
– У нас двадцать шесть человек на «Проксиме», – сказал я. – Из них двадцать четыре в гибернаторах. Сам знаешь, в каком они состоянии. Кто-то должен быть с ними. Останется Снагг. Рива возьмет «Уран» и один из вспомогательных кораблей. Вероятнее всего, «Меркурий». Тебе придется перейти на «Гелиос». Невозможно дистанционно пилотировать целую эскадру. Собираешься еще что-нибудь сказать?
Он долгое время молчал, рассматривая меня ничего не выражающим взглядом, потом пожал плечами.
– Собирался. Но сам знаешь, это ничего не изменит.
Он повернулся спиной и вышел из кабины. Я внимательно посмотрел ему вслед. Он не поверил. Разумеется. На его месте я вел бы себя точно так же. И ничего странного. Мы все были точно такими же. Более близкие друг другу, чем братья-близнецы. Одного он только не знал. Что некогда, много лет назад, в кругу психотрона централи, я подверг вивисекции автоматическую корректировку гомеостаза. Подпортил свое идеальное душевное равновесие. Дабы сохранить память о чем-то таком, что не умещалось уже не в распорядок инфорпола, а в образ мышления любого из этой тысячи: чувства.
Точно через два часа после этого разговора, который ничего не прояснил, поскольку и не мог прояснить, я был готов. Энергетические бункеры «Гелиоса» и «Проксимы» заполнял свежий запас лантанидов, достаточный, чтобы осуществить рейс до Будоруса и обратно. Это последовательнее в расчет не принималось
Все было уже обговорено. Как я и сказал Кросвицу, они должны были ждать здесь, на границе системы Альфы, над планетой, размерами не большей Плутона и столь же малопривлекательной, двадцать дней. Времени вполне хватит, принимая во внимание ускорения, которые были способны развивать двигательные системы «Кварка», ракеты боевой и в принципе предназначенной для полетов без экипажа. Я оставил себе три дня на изучение поверхности планеты. Впрочем, даже если по каким-либо причинам мне пришлось задержаться, я способен сам вернуться на базу. Энергетические резервы вспомогательных кораблей были практически неисчерпаемы. Разве что тогда мне поболее шести лет пришлось бы провести в импровизированном кресле, перед навигационным пультом. На борту «Кварка» не было гибернатора. И даже умывальника. Я только перенес с «Гелиоса» один синтезатор пищевых концентратов.
Я не прощался ни с кем. Уже сидя в кабине пилота, размещенной почти в самом носу сразу же за выходом главного излучателя антипротонов, я связался с «Проксимой».
– База подтвердила получение сообщения о старте со второго спутника Третьей. – Говорил Снагг. – Хисс спрашивает, намылим ли мы им шею.
– Кому? – фыркнул я.
Он рассмеялся, потом сказал:
– Я их не узнаю. Опубликовали сообщение с нашими именами.
– Поздравь их от меня, – попросил я. – Скажи, что я тут всплакнул. А при случае поинтересуйся, что они намерены делать с тем изумительным памятником? Передавай, – быстро добавил я.
Он еще раз сообщил мне апогей экваториальной орбиты, на которую вышли все корабли. Тахдар не показывал ни следа наличия в районе Девятой каких-либо искусственных объектов. Излучение в норме.
– Принимай руководство, Снагг. Схожу с орбиты, – сказал я, включая генераторы главной тяги.
– Есть, Ал, – его голос продолжал звучать чисто и мощно, несмотря на характерный органный аккорд, который заполнял лишенную звукоизоляции кабину. – Торнс желает тебе удачи.
– Благодарствую, – буркнул я. Он сказал еще что-то, чего я не разобрал. Чуть погодя – снова. Так, словно разговаривал с кем-то третьим.
– Энн также, – наконец, понял я. – Просит, чтобы ты о себе заботился.
Не знаю ничего изумительнее, чем добрые советы. Воистину не знаю, что бы я без них делал.
Добрая, резвая ракета. Но человек был в ней инородным телом. Корабль давал это почувствовать каждым поочередным маневром. В первые минуты рейса я имел возможность удостовериться во всем, что должны были переносить пилоты первых лунных кораблей. Перегрузочки, словно на полигоне, под конец последнего курса. Меня вдавило в кресло, на грудную клетку навалилась двухсоткилограммовая тяжесть, помутневшим взглядом я не мог следить за показаниями датчиков, не было и речи, о том, чтобы довести до конца хотя бы какую-то мысль, кроме одной: чтобы это раз и навсегда кончилось. Так меня промурыжило добрых десять минут. Другое дело, что я стартовал почти что вертикально, словно с поверхности планеты. И единым рывком, без хотя бы самой краткой поэтапной акклиматизации, вышел на рейсовую скорость. Обычно в зоне планетной системы такого избегают. Там всегда полно метеоритов, обломков старых планет и спутников, отдельных астероидов. И хотя околицы Альфы были несравненно более чистыми с этой точки зрения, чем соседство нашего Солнышка, я предпочел не рисковать. Вышел по крутой параболе из плоскости эклиптики, точно так, как перед этим рассчитал. Нейромат «Кварка» работал без нарушений.
На четвертый день я достиг цели первого этапа полета. И снова испытал все прелести первопроходца, на этот раз в связи с торможением. Вышел на орбиту как по ниточке. Вырубил двигатели и произвел замеры. Прежде всего, выслал два зонда. Прошло тридцать минут, прошел час, а автомат все еще продолжал регистрировать их сообщения. Но ведь этот шар, над которым я висел на высоте ста девяноста тысяч метров, и не был спутником Третьей. Не был даже планетой. Я выбрал первый спутник Четвертой. Главным образом потому, что, как указывали измерения, он без того в течение ближайших столетий должен был войти в зону Роше. Это давало уверенность, что они не строили на нем обитаемые базы, в крайнем случае какие-нибудь радиомаяки или же автоматические исследовательские комплексы.
Я пробыл на орбите достаточно долго, чтобы набраться уверенности, что их сигнальные станции успели меня выследить и передать обитателям системы сообщение о возвращении одной из земных ракет. Потом взялся за излучатель.
Это был небольшой спутник. Примерно раз в шестьдесят меньше Луны. И значительно более древний. Но когда, отойдя на безопасное расстояние, я выстрелил по нему всем одноразовым энергетическим запасом всех ускорителей «Кварка», то решил, что оказался свидетелем взрыва сверхновой. Мертвый уже миллионы лет, иссушенный до предела, лишенный даже кратеров спутник теперь припоминал времена своего звездного великолепия. Он разгорался словно солнце, в страшных взрывах плазменных протуберанцев увеличивая свой объем чуть ли не десятикратно. Не оставалось ни тени сомнения, что срок его существования подошел к концу, что в течение ближайших не лет даже, а дней, он рассыплется, как иссохший, испепеленный овощ, одаряя материнскую планету – если смотреть с расстояния в несколько миллионов километров – красочным кольцом из кристаллической пыли.
Не дожидаясь этого, в буквальном смысле слова, увенчания дела разрушения рук своих, я переслал короткое сообщение Снаггу и взял непосредственный курс на Третью. До сих пор все шло согласно плану.
Они были предупреждены. Если не хотят, чтобы их родную планету, вместе со всем, что они на ней настроили, ожидала та же судьба, что и мертвый спутник Четвертой, им придется быть вежливыми. Откуда было им знать, где кончаются возможности пришельцев. Они не были знакомы с антиматерией. Это представлялось несомненным. Иначе они давно разобрались бы с нами. Быстро и гигиенично.
Изображение, наблюдаемое на экране, размазалось, словно покрывшись кристаллической сеткой. Так выглядят огненные нити, бьющие из тормозных дюз. Впрессованный в твердое кресло, полубессознательный, первый раз в кабине, лишенной нейтрализующей автоматики, и впервые после более чем шестилетнего перерыва, я входил в атмосферу.
Пурпур небосвода поблек и растаял в солнечных лучах, но прежде, чем это наступило, звезды начали мерцать. Первый признак, что ты уже не в пространстве. Подо мной разрастался ковер облаков, словно поверхность молочного озера, слегка рябящая от ветра. Доля секунды, и их громады, на мгновение озаренные огнем, пролетели мимо иллюминаторов.
Теперь, на одно мгновение, я ударил дюзами главной тяги. И сразу же после этого сменил двигатель на химический. «Кварк» крутой дугой вырвавшись из полета по касательной, прошел более низкие слои облаков и перешел на почти горизонтальное планирование.
Океан блестел подо мной серебристой чешуей. Вдали вырисовывалась правильная, даже излишне правильная линия побережья. Я уже был над ней. Горы. Скорость полета все еще оставалась слишком высокой для каких-либо непосредственных наблюдений. Тем не менее, я снизился и дал увеличение на
