боковой экран. Вершины, хребты, ниточки рек и неожиданно появляющиеся провалы долин переплетались разноцветными полосами. Горы потемнели, словно их покрывала коричневатого цвета растительность. И неожиданно провалились вниз. Открылась необозримая взглядом равнина. Я летел прямо на восток, вдоль параллели, приблизительно соответствующей земному тропику Козерога. Опять попал в ночь. А перед этим, на кратчайшее мгновение, там, где планета угасала узенькой, словно наброшенной на поверхность, полосой тени, я выглядел муравейник крохотных огоньков. С высоты это казалось одной-единственной миниатюрной лампочкой, накрытой сеткой от насекомых. Не иначе выглядят и земные города на ночном полушарии, когда ты заходишь на посадку. Потом, уже в полном мраке, который безуспешно пытались разогнать лики двух спутников, дающих вместе света гораздо меньше, чем наша Луна, еще несколько раз промелькнули подо мной подобные рои светляков. Но я уже решил, что буду садиться у того, первого, там, где сейчас свет, сразу же за линией гор, отделяющих стеной бронзы и меди бескрайнюю равнину от моря.
Когда лучи солнца вновь попали в объективы иллюминаторов и залили экраны, я находился на высоте, не превышающей двенадцати тысяч метров. Оказавшись над берегом океана, я пошел вниз, чтобы, промчавшись над вершинами горного кряжа, вертикальным столбом взмыть в небо. Безошибочно. «Кварк» замер, завис, словно парящая в воздухе башня, зияя огнем открытых кормовых дюз, прямо над небольшой котловиной, в самом центре которой виднелись переплетения ажурных построек.
Я опускался спокойно, не торопясь, словно показывая класс пилотажа. Стенки кабины стонали, в них нарастало неприятное, вибрирующее гудение, со звукоизоляцией дело тоже обстояло не лучшим образом, и в то же время на меня обрушилась невероятная, неожиданная тишина. Какое-то время я напрягал слух, потом понял. Непонятные для земных компьютеров сигналы передатчиков, которыми пользовались обитатели системы Альфы, к которым мы привыкли настолько, что по сути дела никто из нас их не слышал, оборвались, словно ножом отрезанные. Знают, – мелькнуло у меня в голове. Так, словно я нуждался еще и в этом подтверждении. Они объявили радиомолчание. Точно так же, как поступаем мы на своих планетарных или сателлитарных базах, когда им грозит опасность, и когда весь эфир ждет одного- единственного сигнала тревоги или же приказа, отменяющего готовность.
Я шел на посадку. На экранах я уже четко видел черные полосы, разбегающиеся от того места, куда попадал огонь. Еще одна, последняя, корректировка, выполненная навигационным блоком нейромата, настолько незначительная, что человек, плохо знакомый с полетами, не был бы в состоянии ничего заметить, и с грохотом плазменного урагана смешался звук, который всегда приятен: скрежет выпускаемых из корпуса посадочных лап с огромными, телескопическими амортизаторами. Все экраны в одно мгновение окутались клубами огня и дыма, поверхность была рядом, я почти что физически ощущал, как она содрогается, раздираемая потоком газов, и наконец тот единственный толчок, короткий, уверенный, словно у свинцового шара, упавшего на песок. Я стоял.
Немедленно, не спуская глаз с окошек индикаторов, с пальцами левой руки, повисшими над клавиатурой, я послал шифровку Снаггу. Они ее получили, если все будет в порядке, через несколько минут. Но я не позволил ему подтвердить получение. Не хотел ни на долю секунды терять из поля зрения то, что происходило вокруг.
Пока, однако же, не происходило ничего. Облако, поднятое отдачей садящейся ракеты, опускалось быстрее, чем я мог рассчитывать. Экраны светлели с каждой минутой. Сперва блеснул кусочек неба, голубой, чистый, без каких-либо примесей, потом появились облака, и наконец под ними засияли солнечные лучи, отразившиеся от стрельчатых вершин словно бы увеличенных в цветном стекле зданий. Я мог поставить себе неплохую оценку. Опустился примерно в полутора километрах от первых конструкций города.
Я знал этот город. Может быть, не этот. Но такой же город.
Тот же цветущий луг. Без следа линий передач, дорог, коммуникаций. Расстилающийся до подножий гигантских, перевернутых вверх острием конусов, овальных, но невероятно вытянутых башен, опоясанный низкими горами, словно бы связанными лучами с верхушками воздушных конструкций. Город был мастерски вкомпонован в пейзаж. Луг, словно на изображении, продемонстрированном в подземельях, проходил под ним, оплывая точечные фундаменты зданий, и убегал широким ковром дальше, ничего не утрачивая от своей сочной буйности и свежести красок.
И все же это был другой город. Фильм, если программу, заложенную в проекторы, оставленные на втором спутнике, можно назвать фильмом, был выполнен приблизительно в том же ракурсе, в котором теперь «смотрели» фотонные объективы «Кварка». Но тот город был больше, его башни и конусы вздымались выше, больше дорог, напоминающих фантастически перепутанный карнавальный серпантин, соединяло их. Разумеется, я не рассчитывал, что отыщу оригинал изображения, выбранного обитателями планеты для демонстрации своей цивилизации. Впрочем, мне это было и ни к чему.
Казалось очевидным, что развиты только два вида коммуникаций: подземная и воздушная. Какие- нибудь гравитационные линии и тому подобное. Меньше об этом. Достаточно того, что они обладали такими возможностями. С моей стороны было бы верхом наивности разыскивать город, в котором они держали Устера. Даже если бы я наткнулся на него, благодаря какому-либо невероятному стечению обстоятельств, могли бы пройти годы. Планета-то размерами примерно с Марс.
Нет. Они должны сами доставить его сюда, туда, где я совершил посадку. Воздушными линиями они, очевидно, не захотят воспользоваться. Во время двух оборотов вокруг планеты я ни разу не обнаружил ни намека на летательные аппараты. Притаились. Впрочем, не мое дело, как они это сделают.
В одном я был уверен: я имел дело с интегрированным обществом. Даже если в своей космической экспансии они до сих пор не переступили порога собственной планетной системы, то хотя бы даже из факта освоения соседних планет вытекает правда об их социальной динамике. На такое не способна ни одна раса, конфликтующая или внутренне разделенная. А поскольку так, то связь с местом, в котором содержится Устер, будет только вопросом времени. Разумеется, если он жив. Если же окажется иначе...
Об этом я предпочитал не думать. Пока.
Я не спеша поднялся и направился к шлюзовой камере. Все было приготовлено еще до отлета с орбиты Девятой. Один ручной лазерный генератор и головизионный проектор с полным контактным снаряжением. Весили они, наверно, с десяток килограмм, но я поместил их на тележке для кислородных баллонов. По крайней мере, он мне здесь не был необходим. Ни один датчик в шлюзе не возражал против выхода. Над верхним краем люка светилась надпись: Земля. Вот как легко обмануть автоматы. Немножко гелия, немножко аргона, чуточку углекислого газа, примерно половину кислорода – и сразу же: «Земля». Но автомат принимал во внимание лишь пригодность воздушной смеси для дыхательных органов человека. А атмосфера здесь, надо признать, была несравненно лучше, чем на нашей старушке-матери.
Крышка люка откинулась с пронзительным визгом. Не желая даже на долю секунды терять из поля зрения город и прилегающую к нему равнину, я повернулся спиной к перекладинам. Люк находился прямо возле носа, а в ракете было пятьдесят шесть метров высоты. Считая вместе с лапами, которыми она уперлась в грунт
Платформа остановилась. Послышалось тихое сопение пневматических амортизаторов. Я не почувствовал толчка. Я стоял на поверхности Третьей планеты системы Альфа Центавра. Еще не совсем. Еще чувствуя под ногами стальные конструкции земного корабля. Крохотную, овальную плиту лифта. Словно меня зачаровал этот кусок металла, или же присосал мои подошвы магнитным полем. Я не надевал вакуум- скафандра. Здесь в нем не было необходимости. На всякий случай взял только шлем с полным снаряжением.
Почва была рядом. Выжженная до цвета кости земля белела в сантиметре от носков моих ботинок. И все же, когда я, наконец, решился покинуть платформу, я высоко поднял ногу, словно переступая незримый порог.
Теперь уже я шел, не останавливаясь, пока почва, которую я попирал, не начала менять цвет, белизна стала светло-коричневой, потом вмешались фиолетовые тона, наконец стали попадаться обгорелые, но уцелевшие остатки растений. Я вошел в высокую траву. Круг мертвой земли, покрытый мелкой, белой пылью, всем, что осталось от цветущего луга, пораженного огнем дюз идущей на посадку ракеты, остался позади меня.
Я прошел уже больше километра, все время нацеливаясь на фундамент ближайшего ко мне здания и ни разу не оглянувшись. Воздушные эстакады, оплетающие перепутавшимися змеями башни города, давно
