хочет, чтобы знали, что он прибыл, но не собирается ничего говорить. Во всяком случае, ничего приятного. Когда нас разделяло не больше пяти шагов, я остановился.
Сказал:
— Добрый день, Петр.
Впервые я обратился к нему по имени. Он принял это без содрогания.
— Опять тебя одного оставили? — спросил я. — Куда же все сегодня направились? К морю? Или до сих пор работают на поле?
Он не отвечал. На мгновение опустил веки, потом выпрямился и посмотрел мне прямо в глаза.
— При такой погоде дома усидеть трудно, — продолжал я. — Но у вас это нормальное явление. Так что?
Его левую щеку свела судорога. Лицо помрачнело.
— Значит, знаешь, — сказал он.
В этом не было ничего от раскаяния. Смущения. Ему не приходилось себя перебарывать. Он был просто зол, что я так ставлю вопрос.
— Догадался, что я там был? — спросил я. — Тогда уже?
— Какое это имеет значение.
— Для меня имеет.
— Нет, — ответил он. — Но что я еще мог подумать, увидев тебя сегодня. Хватив об этом, — добавил он и повернулся ко мне спиной. — Прошу. Они там.
И, не оборачиваясь, направился в сторону лаборатории.
Я хотел сказать ему, чтобы он подождал. Задержать. Но продолжал стоять молча, наблюдая, как он идет. Смотрел на его спину, неестественно прямую, словно она причиняла ему какие-то хлопоты.
Он был уже возле главного здания, когда сориентировался, что не слышит моих шагов. Остановился и оглянулся. Руки его опустились.
Я смотрел по сторонам. Кроме нас не было ни живой души. Обширная, залитая солнцем площадка, обнесенная оградой. За ней — стена леса. Со стороны реки — низко спускающаяся и тянущаяся в бесконечность голубизна.
Прошли добрые две минуты, прежде чем я шевельнулся. И сделал это как бы с сожалением. Атмосфера, которой я дышал на базе, была синтезирована согласно всем законам науки. Но это немного другое дело. Так же и экраны не заменяют собой пространства, а наилучшие химические осветители — солнца.
С людьми дело другое. Их не так сложно заменить автоматами. Кое-что об этом я знал.
Правда, уже не был в этом так уверен.
Я ни разу не посмотрел в сторону Петра. Шел прямо к столу, напоминающему скорее большую, широкую скамью. Взгляд мой был прикован к одному из стоящих на солнце кресел. Какое-то время между нами, казалось, не было ничего общего. И лишь когда я уселся поудобнее, вытянув ноги во всю длину, он кивнул. Движение было быстрым, почти неуловимым, но я понял, что оно означает готовность к попытке найти общий язык. Но ни к чему большему. Я не считал, что этого было недостаточно.
В конце концов, он тоже подошел и остановился напротив меня, по другую сторону стола. Я указал на кресло. Он какое-то время меня разглядывал, словно стремился выиграть время, потом сел.
— Могу я задать тебе один вопрос? — поинтересовался я.
Он покосился на меня и нахмурился. Шевельнул головой. Он не был приучен к таким вступлениям. Я — тоже.
— Почему именно ты вышел меня встречать?
Он немного подождал. Надеялся, что я скажу еще что-то. Но я не спешил. Пока не спешил.
— Это тоже имеет для тебя значение? — спросил он без улыбки.
— В той же степени, что и для тебя? — подхватил я.
— Как хочешь, — хмыкнул он. — Мы беседовали с тобой позавчера. И подумали, что что-то осталось недосказанным, потому ты и здесь…
— А не осталось?
Он вздохнул, словно ему неожиданно стало больно. Расправил плечи и положил руки на стол.
— Слушай, Жиль, — спокойно произнес он, — меня не касается, что ты там думаешь о нас. Что мы — не люди и так далее. Кем бы я, однако, ни был, я не любитель играть словами. Я всегда был слишком серьезным для своих лет… — добавил он, дрогнув губами. Словно подумал, что улыбается.
Мой стиль, честное слово. Я не считал его наихудшим. Склонялся к теории, что он помогает людям сносить то, что я собираюсь им сказать.
Но, что хуже, он был прав.
— Может, я начал не наилучшим образом, — согласился я. — Но сам видишь, что я выступаю в новой для себя роли. Честно говоря, не только здесь.
— Да? — бросил он. — Скажи мне только одно: ты будешь сообщать на Землю?
Я не позволил ему ждать. Кивнул. Какое-то время он изучающе вглядывался мне в глаза, наконец, словно только теперь поверил, что я говорю серьезно, пожал плечами и опустил голову.
— О чем же ты в таком случае хочешь говорить? — проронил он.
— Об этом. Но не о Земле.
— Поскольку она не должна нас касаться?
Я стал серьезным. Шутки остались позади.
— Именно, — сказал я. — Это не значит, что вас это должно касаться меньше, чем меня. По крайней мере, — добавил я, немного подумав, — в данном случае.
И подумал, сказав это, что речь идет о простой вежливости. Сам не знаю, с чего мне это пришло в голову.
— Ты в самом деле так считаешь? — спросил он. В его голосе я уловил новую нотку. Словно он обнаружил во мне что-то такое, что его поразило. Но не сказал бы, что этого следует стыдиться.
— Ты считаешь, что кому-то из нас двоих может пойти на пользу говорить не то, что думаешь? — ответил я вопросом на вопрос.
Теперь он улыбнулся.
— Нет, — он покачал головой. — Что нет, то нет.
Шевельнулся в кресле. Глаза его стали чуточку менее настороженными.
— Мне нужен кто-нибудь на базе, на спутнике. Полетишь со мной? — спросил я неожиданно для самого себя.
Какое-то время он разглядывал меня так, словно хотел поинтересоваться, не сошел ли я с ума. Потом его лицо задрожало. Подбородок чуть выдвинулся вперед. Он стиснул губы.
— Я? — выдохнул он.
Я кивнул.
— Мало тебе… одного?
Теперь я чуть не дернулся. Но и сейчас я ничего не чувствовал. Он не мог вызвать во мне вражду. Или оскорбить.
— Не хочешь? — спросил я, словно ничего не произошло.
— Нет.
Это «нет» прозвучало как удар двери. Я согласно кивнул в знак того, что понял.
— Ты не улетишь отсюда, правда? — сказал я. — Никогда и никуда.
— О чем ты говоришь?
— А ты не догадываешься? — я сделал удивленное лицо. — Ни один из вас не покинет эту планету. Так ведь?
Он глубоко вздохнул. Помолчал какое-то время и вздохнул снова. Он явно расслабился. Так, словно скинул с себя плотно набитый рюкзак.
— О чем это ты… — пробормотал он.
— Ты ожидал чего-то другого?
Он помотал головой. И старательно разглядывал поверхность стола, словно обнаружил на ней свое собственное доисторическое изображение. Наконец, распрямился, уселся поудобнее, сложил руки на груди и
