Я бросился к прицелам. Только то, что я изо всей силы вцепился руками в их тяжелый, массивный штурвал, позволило мне удержаться в кресле. Краем глаза я еще успел заметить мгновенное движение Гуса, сметающего ограничители с пульта управления.
С воем двигателей, какого мне в жизни не приходилось слышать, вездеход рванулся с места, пролетел над песчаной котловиной, ткнулся носом в склон соседней дюны, на долю секунды зарылся, но потом уже ровно, перекрывая все рекорды ускорения, преодолел две следующих.
На долю секунды раньше людей тахионовые объективы «Идиомы» среагировали на то, что происходит. Когда раздался крик Сеннисона, мы уже были предупреждены. Аппаратура еще раз продемонстрировала свое превосходство над человеком. Доля секунды. Если бы не это…
Вроде, ничего особенного. Просто часть склона невысокой дюзы, давшей укрытие вездехода, неожиданно поползла вниз. А часть основания начала ползти вверх. Если бы не та самая доля секунды, то и мы бы двинулись с ним вместе.
Вездеход резко затормозил. И вовремя. Еще немного — и мы оказались бы в океане. Не глядя на изумрудную нить координат, транслируемую базовым кораблем, мы описали во время поспешного бегства широкую дугу.
Теперь мы стояли спиной к берегу. От серебристой поверхности нас отделяло не больше полутора метров.
— Что это было? — пробормотал немного погодя Гускин.
Я пожал плечами и бросил в пространство:
— Сен, ты что-нибудь видел?
Он ответил не сразу. По экрану скользили участки предгорий, участки предгорий, изучаемые камерами «Идиомы».
— Порядок, — буркнул он наконец. — На суше, я имею в виде, — добавил он.
Я повернулся.
Черные колодцы сохраняли неподвижность. Теперь они занимали положение примерно напротив той дюны, за которой еще минуту назад стоял вездеход. Ее плоско срезанная верхушка была видна отсюда как на ладони. Неожиданно на ней заблестела косая, золотистая полоса.
Я наклонился. Нет. Это было всего лишь отражение, отброшенное от на мгновение посветлевших облаков.
— Пошла запись, — сказал Гускин, указав движением головы на приставку компьютера.
— Пошла запись, — повторил как эхо Сенисона из кабины «Идиомы».
Запись они получили. Персональную. Поскольку для того именно и вмонтированы запоминающие приставки. Ну, что ж. Порой неплохо поделиться долей оптимизма. Запись. По крайней мере, хоть что-то у них есть.
Ясное дело, теперь записью этой мы будем забавляться. Прогоним всю ленту, миллиметр за миллиметром. С малейшими подробностями передадим на базу. Может, кто-нибудь сделает из этого диссертацию?
Из кресла Гускина донесся тяжелый вздох. Кабина вздрогнула и переместилась на несколько градусов. Поле обзора сделалось теперь глубже.
— Считать это нападением?
Когда на Земле появились первые стимуляторы, непосредственно сопряженные с полями мозга человека, этому сопутствовало любопытное литературное явление. Люди мысленно конструировали облик совершенного человека. С автоматической корректировкой гомеостазиса, контролируемыми нервными реакциями, искусственными органами и аппаратурой, регулирующей все психические процессы. Кстати, и с атомными устройствами связи — внешней и внутренней. Киборгам, как назывались эти создания, сращивали губы. Они им просто-напросто не были нужны. Литература литературой, но эта последняя подробность оказала на меня немаловажное влияние.
Не дождавшись ответа, Гускин пробежался глазами по клавиатуре пульта, потом медленно, словно бы с усилием, поднял руку и провел пальцами по лбу.
— Если «Анима» опустилась на что-нибудь похожее… — заговорил он.
Но продолжать не стал. Он не хуже меня знал, как она опустилась. После посадки последовала обычная церемония исследований. Данные продолжали поступать еще два часа. И только потом…
Потом могло случиться что угодно. Они уплыли в океан и были всосаны черными колодцами. Грунт под ними тронулся с места и утащил в подземелья «белых пирамид». Похитили из Сирены. Просто испарились.
— Попробуйте проехать по пляжу, — дал о себе знать Сеннисон.
Это, в отличие от остального, не было глупостью.
Суша приняла нас достаточно гостеприимно. И выходы из шахт в океане, не далее, чем в пятидесяти метрах от берега, вели себя вполне тактично. Подводные устройства своими действиями наводили на мысль о детальном выполнении давным-давно заложенной программы. Что, разумеется, могло оказаться такое же иллюзией, как и неподвижность почвы у основания дюн. Но третьего пути не было.
Я сделал изображение на экране более ярким и внимательно изучил ближайший участок узкой полосы пляжа. Тишина. Никаких бугров, впадин, склонов. В случае чего вездеход разовьет максимальную скорость. Если «странствующие склоны» надумают добраться до нас и тут.
Кабина совершила пол-оборота. Я взялся за управление и кивнул Гускину.
Он снял блокировку с пульта. Но не потому, что сообразил, что я собираюсь ему сказать.
Напротив дюны, которую мы покинули с такой поспешностью, океан отступал. Не отступал. Не было заметно никакого видимого движения. Просто образовывалась пустота с гладкими, вертикальными, растущими с расстоянием стенами воды. Воды! Скорее — разбавленного молоком жидкого серебра. Изолированное таким способом пространство имело форму треугольного клина, нацелен его острием к горизонту. В конце этого острия, метрах в ста от берега, что-то зашевелилось.
— Жиль! — донесся до меня растерянный голос Гускина.
Я даже не покосился в его сторону. Сейчас не до этого.
— Дай зонд, — бросил я.
— Зонд! — отозвался динамик.
На этот раз я не стал представлять, чем занят Сеннисон у себя в кабине. Скорее, мне хотелось бы закрыть глаза и открыть их только тогда, когда тут, на экране, появится приближенное изображение океана.
Да. Это были люди. Три фигуры, тяжело бредущие по обнажившемуся дну моря. С характерными утолщениями вакуумной экипировки.
Люди.
Бред. Новые дьявольские штучки расы, заселяющей эту симпатичную планету.
Трудно даже сказать: люди. О знакомых так не говорят. А этих людей я знал. Знал фигуру того, кто шел первым. Ее невозможно забыть, если ты видел ее хоть раз в жизни. Этот наклон вперед. Сутуловатость, а точнее — излом в том месте, где начинается шлем.
Реусс. Биохимик, создатель теории информационного стыка, первый навигатор «Анимы».
Реусс. Когда он шел, то его необычайно длинные руки раскачивались взад и вперед, как старинные маятники. Казалось, ему стоит немалых трудов удерживать их над поверхностью земли.
Теперь виднелся в них какой-то поблескивающий, темный предмет.
— Дай сигнал! — бросил я, ударив пальцем по клавише фотонного прожектора, и добавил: — Кислород.
Гускин развернул кабину. Руки его порхали над пультом распределителя как запрограммированные.
Из подлокотников кресел высунулись эластичные щупальца, поддерживающие шлемы. Вдоль наших тел зашевелились антенны контрольных автоматов. Установка касок, подключение энергоцепей, проверка герметичности скафандров и аппаратуры связи — на все это не потребовалось и пяти секунд. В висках зашумело, как всегда в первые минуты после перехода на замкнутую систему жизнеобеспечения. Панцирные стены кабины бесшумно ушли внутрь. Вспышка ослепила меня. Я неосторожно повернулся лицом к фотонному прожектору, из которого через неровные промежутки времени били серии сигналов. Не было
