– Бык-главный – Росомахе! Давайте концерт, уцелевшие – будут работать по указаниям. Нас крепко потрепали, что по фронту!
– Бык-главный, до черта чужой техники! Вы крепко потрепали их первую линию, но они концентрируются на второй! Предположительно – ударят справа!
– Дети шайтана! Росомаха, тебя понял, давай заявки, за мной концерт!
– Росомаха-главный – всем Росомахам! Работаем индивидуально. Обозначить цели для Быков. Росомаха-три, прикрой нас справа.
– Росомаха-три – принял, начал движение!
С холма, на который продолжают карабкаться машины, картина боя, грандиозная и зловещая, видится все лучше и лучше с каждым метром. Вот – непоколебимой стеной стоят приземистые, угловатые противотанковые самоходки… горит только одна из них, остальные выжили и продолжают методично бить британцев, продвигаясь вперед. Вот – место основного боя, встречного боя русских и британских самоходок, а также устаревших, но все еще опасных танков территориальной обороны. Русские самоходки выделяются тем, что у них башня отнесена максимально назад, а не по центру, как у британцев, двигатель впереди, и это улучшает защиту экипажа. Русские самоходки более массивны из-за того, что у них – автомат заряжания, причем двухпоточный. И с той, и с другой стороны из-за пределов прямой видимости летят огненные кометы – ракеты и светляки – артиллерийские снаряды с газогенераторами.
«Челленджеры» уже были видны отчетливо – кострами, многие из них горели. Фельдфебель не знал, сколько из «Быков» еще были в строю…
– Бронебойным! Наведение!
Какой-то «Челленджер» – угловатый, похожий на закованного в броню средневекового рыцаря, – медленно, как будто вручную, разворачивал на них пушку.
– Стоп! Огонь!
Бухает пушка – и светлячок выстрела размером с футбольный мяч врезается в броню «Челленджера» где-то между башней и корпусом.
– Бронебойным!
Сначала ничего не понятно, поражен танк или нет, но потом в корпусе открывается люк, и в клубах дыма начинает выбираться механик-водитель. Расстрелять его из пулемета – плевое дело, но это уже удел подонков…
– Попадание, горит!
– Стоп!
Штурмовая гаубица останавливается, прикрываясь с борта горящим «Челленджером». С фронта медленно ползет еще один.
– Наведение вручную! Огонь!
Этот вспыхивает сразу, веселым, ярким пламенем. Подвывает система продувки ствола, но все равно – уже нечем дышать от пороховых газов.
– Попадание, горит! – ликующий крик.
– Вперед! Прикройся!
– Есть!
Механик-водитель понимает суть замысла – рывок вперед – и прикрытием служит уже второй горящий «Челленджер».
– Бронебойный!
– Слева на девять!!!
Самоходка медленно разворачивает ствол своего орудия, но «Челленджер» ползет вперед, подставляя борт. Он просто то ли не видит русского противника, то ли считает его подбитым.
– Есть наведение!
– Огонь!
Сто тридцать миллиметров в борт – это смерть, причем гарантированная, такого не выдержит даже лобовая броня. «Челленджер» не просто выходит из строя – он взрывается, видимо, снаряд попадает в боеукладку. Взрывной волной вышибает люки, летят искры, и полыхает пламя. Этот готов… и экипаж тоже.
– Попадание, горит!
– Вперед! Бронебойный!
Самоходка выскакивает из-за укрытия в виде горящего «Челленджера» и почти в упор сталкивается с самоходной противотанковой ракетной установкой. Но она бронирована только против пуль и осколков, но никак не против снарядов. Да и композитная броня никак не сравнится с путиловской броневой сталью.
– Вперед!
Самоходка врезается в британский самоходный ПТРК, с треском проламывая борт, и тащит вперед. С машины прыгает экипаж, стараясь не попасть под гусеницы обезумевшей русской бронемашины.
– Смотрите! Горизонт!
У механика-водителя обзор не хуже, чем у командира. Увиденное зрелище потрясает – черный дым, и столбы разрывов закрывают горизонт, где-то слева встает зловещее красное зарево, цвет такой, как у раскаленной спирали электроплитки. Через дым и зарево – просверки выстрелов, старты ракет, летящих в сторону… в нашу сторону.
Самоходка, которую танк продолжает толкать, внезапно куда-то исчезает, и они следом вваливаются в яму. Под гусеницами отваливается иссушенный солнцем, утрамбованный до каменной твердости грунт, и они проваливаются в яму. Лишь то, что обвалившийся грунт создает что-то вроде трамплина, спасает от того, чтобы встать на нос и повредить пушку.
– Твою мать!
– Целы?!
Дыма нет, а это самое главное. Только какой-то писк в наушниках – пи-пи-пи…
– Черт…
– Господин фельдфебель, ходовая исправна. Двигатель заглох.
– Пускай, и вперед! Пока не вздрючили.
Сейчас один урод с гранатометом или даже с накладным кумулятивным зарядом – и гореть им без вариантов. Как в той песне…
Дизель бодро взревывает, машина дергается вперед.
– Давай враскачку!
– Надо посмотреть! Мы куда-то провалились…
Ну и кому идти? Может быть, кто-то из тех, кто уцелел в этой бойне, ждет на башне, обгоревший и с пистолетом или гранатой в руке, чтобы хоть чуть-чуть отомстить ненавистным русским?
Пистолет – кусок металла, совершенно смешной на фоне огромного, красивого своей грозной, военной красотой стотридцатимиллиметрового орудия. Пистолетом не поцарапаешь броню, не остановишь ход вражеского танка… им можно только застрелиться. Но сейчас твоя жизнь зависит от него.
Командирский перископ заклинило – как назло…
Рычаг в сторону – дрожащие руки давят на люк, он сначала не поддается, а потом откидывается неожиданно легко. Голова в шлеме, настороженные глаза над кромкой люка. Пыль, гарь бьют в нос… снаружи едва ли хуже, чем в пропахшем солярой и сгоревшим порохом внутреннем объеме башни. Крупнокалиберный пулемет под рукой, бронещитки целы… уже хорошо.
Фельдфебель повернул пулемет чуть в сторону и остановился. Пулеметное дуло уперлось в стоящего где-то совсем рядом, на исполосованной гусеницами и залитой соляром земле англичанина в почти такой же, как у них, форме.
В руках у англичанина ничего не было. То ли он спрятался здесь, вылез из подбитого танка, то ли он был из этой бронемашины, но он был здесь. И убивать его не было никакого желания. Его смерть ничего не принесет, это будет просто убийство.
Фельдфебель высунулся из-за щитка, резко махнул рукой.
– Уходи! Уходи, ну! Go!
