Англичанин понял. Повернулся и побежал куда-то по оврагу.
Это был овраг. Овраг, неизвестно откуда взявшийся, ведь каждый дождь здесь воспринимают как великую милость Аллаха. Овраг, который кто-то превратил в танк-пит, танковую яму. То тут, то там сорванные маскировочные сети, следы от гусениц, какие-то ящики, целые и раздавленные, следы соляра…
– Чисто! Я пошел наверх!
Только спрыгнув с брони, фельдфебель понял, почему самоходка застряла. Он подмял гусеницами и опрокинул боевую машину… «Аббот» назывался или как-то там, самоходный противотанковый комплекс. Он и мешал самоходке продвинуться дальше и одновременно не допустил того, чтобы они встали капитально.
Фельдфебель постучал рукояткой пистолета по крышке люка механика-водителя, отстучав бессмертный ритм «Спартак чемпион». Что-то лязгнуло, крышка люка откинулась, и показался механик-водитель с ошалелыми глазами.
– Целы. Черт, целы…
– Целы, целы. Давай резко вперед. Только так…
– Всем Быкам, Громобой выведен из строя, ответить не может! Опасность по фронту – крупный узел сопротивления, значительные силы артиллерии!
– Внимание! Гнездо сопротивления по фронту – активно! Дистанция один – семь!
– Двинулись!
До базы британцев, частично поврежденной, но все еще огрызающейся, больше километра. База далеко не беззащитна – мелькают вспышки – сильно похоже на пуски ПТРК.
– Дым! Противодействие!
Каждый танк покрыт специальной накидкой из материала, поглощающего радиоволны, но может не хватить и этого. А если там устаревшие, но на таких расстояниях и в таких условиях действенные противотанковые буксируемые пушки, то кому-нибудь точно конец.
– Индивидуальное маневрирование! Прикройте Коров!
– Осколочный – заряжай! Дистанция один – четыре! Наведение вручную! Огонь!
Дым окутывает танк, почти ничего не видно. Их всего пять из уцелевших, но пять штурмовых самоходок с несколькими боевыми машинами пехоты, на каждой из которых спаренный ПТРК, – тоже сила…
– Полный вперед!
Боевые машины пехоты обгоняют их, выкладываясь на этом коротком смертельном забеге по полной. Надо сблизиться – гранатометный выстрел не так страшен, как удар противотанкового ракетного комплекса. Их пушки сейчас для тех, кто ловит их сейчас в прицел, не так страшны, как алые трассы скорострельных автоматических пушек, полосующие все сокращающееся пространство между катящейся по горящей земле бронелавиной и передовыми полевыми укреплениями. Но и осколочно-фугасный, положенный в нужную точку, может наделать дел…
– Бык два-три, всем Быкам – здесь самолеты!
Восьмерка «Юнкерсов»… нет, семерка, кого-то уже нет, прошла над землей, оглушая ревом турбин, смело бросилась на британские пограничные укрепления. Алые трассы полоснули воздух, и вот уже один… два самолета горящими кометами летят к земле, рассыпаясь обломками, а на земле, за массивными контейнерами и мешками полевых заграждений, встает ало-черно-желтое зарево. Били термобарическими, подавляя передний край обороны и убивая прежде всего личный состав готовых к стрельбе противотанковых и противопехотных комплексов.
Миг – и «Юнкерсы» исчезли, осталось только надвигающееся зарево, клубы дыма и прорывающийся сквозь них огонь.
– Бык – всем Коровам! Десантировать пехоту! Мы у дверей!
В современной армии – профессиональной армии, имеется в виду не отмобилизованной армии военного времени – пехотинец стал редким, почти исчезающим видом. Чем вооружен пехотинец? Ага, винтовкой или пулеметом. Или снайперской винтовкой. И много ли он навоюет по сравнению с пилотом штурмовика, несущего семь с лишним тонн боевого груза за вылет, или по сравнению с штурмовой самоходной установкой, вооруженной пушкой калибром сто тридцать миллиметров и тремя пулеметами? Или по сравнению с шестидюймовой гаубицей, отправляющей снаряд на шестьдесят километров?
Армия мирного времени – армия профессионалов, которых учат долго и вдумчиво, армия кропотливо отобранных людей, каждый из которых находится на своем месте и делает свое дело. Но есть еще и добровольцы. Вольноопределяющиеся. Вот они-то и идут в матушку-пехоту, которую теперь доставляют к месту боя на четырехосном транспортере весом двадцать четыре тонны со скоростью шестьдесят километров в час.
Как известно – если не хочешь служить, проблем нет, не служи. Дело добровольное, если ты, конечно, не дворянин и не казак. Будешь податей немного больше платить, но и только, в конце концов, подати они и есть подати. Но Дмитрий Ярцев был не из тех, кто раздумывает, служить или нет – он с детства был уверен в том, что пойдет в армию.
Он родился в Москве, но когда был маленьким, его семья переехала в Бухару, потому что отцу предложили хорошую должность на месторождениях с перспективой изрядного карьерного роста. И сколько себя помнил Дмитрий – он рос на Востоке в окружении иссушенной земли, солончаков, нефтяных качалок и выездов на базар, где торговцы говорили на нерусских языках, которые он быстро выучил, и наперебой предлагали попробовать хурму и инжир.
Ему повезло в двух вещах. Его дед был из тех, чьи портреты висят в комнатах военной подготовки[56]. Он происходил из казаков, долгие годы пробыл в Йемене и вообще – на Востоке, участвуя в замирении, где и умер – не выдержало сердце. Он даже по портрету не был похож на русского – сухой, жилистый, с обветренным лицом и аккуратно подстриженными усами – он был снят на каком-то аэродроме в окружении суровых, с обветренными лицами мужиков с оружием. Дмитрий отнес это фото в фотоателье, и фотомастер сделал на основе его фотопортрет, который Дмитрий с гордостью принес в гимназию. Этот портрет висел все время, пока он учился там, напоминая, кем нужно быть, чтобы удостоиться такой чести.
Второе, в чем ему повезло, – это скаут-мастер. Бывший танкист, суровый и крепкий дядька, мастер на все руки, готовый горой стоять за своих «птенцов» – как он их презрительно называл первое время. Называть-то называл, но при выпуске из гимназии Дмитрий умел починить любую машину, построить примитивный дом из глиняных кирпичей и соломы – не укрытие, а именно дом, найти воду там, где ее отродясь не было, подняться по скале и спуститься со скал, пройти километров пятьдесят горными дорогами и не устать. И, конечно же, он собирался идти вольноопределяющимся, чтобы потом сдать экзамен и учиться на офицера. Все это было против воли отца, прицепившего себе на темно-синий парадный мундир ромбик с римской цифрой VIII[57] и определенно собирающегося выйти на заслуженный отдых со скрещенными шпалами. Он видел сына уважаемым человеком, нефтедобытчиком, инженером опреснительных установок, специалистом по переработке нефти, геологоразведчиком. Сын же решил стать военным – портрет деда стоял перед глазами и требовал быть не хуже.
Их часть базировалась совсем неподалеку, она прикрывала южное направление. Вот только по прибытии в часть его ждало первое разочарование: командир бронебригады скептическим хмыкнул, глядя на здоровяка ростом сто девяносто три сантиметра, а потом встал из-за стола – и Дмитрий все сразу понял. С его-то ростом, да в тесный отсек боевой машины…
Но так получилось, что после окончания трехмесячных курсов общей подготовки и трехмесячных горно-пустынной, распределили его сюда. В эту же часть – только бойцом подразделения мотопехоты.
Про то, что началась война, они не узнали, никакого сообщения не было. Они знали, что Британия напала на САСШ и по всей армии ввели повышенную степень готовности, целыми днями они обслуживали свой мехпарк, ремонтировали все, что можно успеть отремонтировать, проверяли все, что можно успеть проверить. А потом пришла война и сюда – они просто поняли это. Поняли по зареву, вставшему над
