низинах, сверкали храмы и дворцы. Где-то очень высоко я видел сверкающий Крест и самый большой дворец. Я знал, что там, за невидимой преградой, находится Творец.
Мне никто ничего не рассказывал, но я все узнавал. Здесь я чувствовал себя дома. Меня окружало то, что я любил. Видел и слышал то, что мне нравилось. И еще я… летал! Стремительно и свободно, легко и беззаботно.
Вестник летел рядом и кротко просил остановиться. Он звал меня вниз, где темнела земля.
— Еще один полет над рекой! — умолял я, чуть не плача.
— Нам пора, — объяснял он терпеливо, с жалостью и состраданьем.
— Но там темно, — показывал я в место своего обитания. — А здесь так красиво!
— Хорошо, — сказал он. — Последний полет — и обратно.
Я взлетел ввысь и парил над рекой. Снижался к самой глади воды, проникал в ее упругую толщу и, коснувшись дна рукой, выныривал и почти вертикально взмывал в глубокую синеву. Я знал, что мне предстоит вернуться на землю и пройти испытания. Отсюда земля выглядела особенно сумеречно и душно. Поэтому я про запас жадно впитывал свет и наслаждался полетом.
Очнулся я в прежнем темном месте в скованном состоянии. Но отныне я знал, что и Сам Творец проходил этим путем, также терпел и ждал, — и мне стало веселей. Меня утешали светлые небесные воспоминания.
Однажды снаружи моей темницы раздался голос. Он мне показался таким ласковым, родным, и я понял: со мною говорит мама. Чуть позже раздался голос погуще, наверное, папин, но он тоже мне понравился. Я понял, что меня любят и ждут, когда я выйду из темноты и познакомлюсь с ними. От радости я задергал руками, а снаружи раздался счастливый смех: «Он впервые зашевелился!» С этого момента ко мне обращались, как к личности. Я с нетерпением ждал выхода в свет.
И вот однажды теплая вода вокруг меня исчезла. Меня обдало холодом, я что было сил, стал двигаться, пока не вышел наружу. Тут я замерз еще сильней. Какие-то чужие люди грубо схватили меня огромными ручищами, сильно ударили ниже спины, обрезали длинную трубочку, выходившую из моего живота. Я закричал отчаянно: «Верните меня обратно! Что вы делаете, изверги! Я буду жаловаться. Где моя мама?» Наконец меня поднесли к заплаканной женщине. Она улыбнулась, обняла меня, прижала к себе, обдала теплом — и я узнал свою маму.
Мы смотрели друг на друга и не могли налюбоваться. Мама бережно гладила меня, улыбалась и говорила ласковые слова. Мне же было не по себе: надо же, знакомлюсь с самым дорогим человеком, а сам такой опухший, сморщенный, глазки заплывшие, тело синюшного цвета, на животе висит обрезок кишки в зеленке, слова сказать не могу, все больше ору, как резаный… Но мама любила меня и такого! Представляете, как это открытие меня приятно поразило. Не думал, ох, не думал, что на земле возможна такая любовь. А здесь, кажется, ничего, жить можно.
Первое время я все больше спал. Просыпался от голода, жадно пил молоко и снова — на боковую. Иногда меня будил холод или сырость, тогда я звал маму. Моя вежливая просьба почему-то звучала, как истошный крик. Я пробовал придать голосу какое-то благозвучие, но ничего, кроме истерических воплей, не получалось. Так я понял, что мне придется всему учиться заново: говорить, ходить, летать.
Иногда мне снились мои полеты по необозримым светлым просторам. Но все это отходило куда-то вдаль. А однажды я очень загрустил, и мне захотелось вернуться в прошлое. Тогда я услышал голос Вестника. Он просил учиться терпению и обещал скоро появиться рядом.
И вот однажды меня красиво одели и вынесли из дома. На улице я, как обычно, хлебнул свежего воздуха и заснул. Чуть позже меня разбудили, и я увидел что-то очень напоминающее мое светлое прошлое. Конечно, здесь не было бесконечных высот и той совершенной красоты. Но света, того прошлого света, было много. Он сходил с небес и отражался во всем. Но самое главное — я увидел, как с огненной высоты ко мне слетел мой Вестник и встал рядом. Он был очень торжественным, это передалось и мне. Когда меня окунули с головой в светящуюся воду, я запел от восторга и переполнявшей меня радости. Только снова из моего распахнутого беззубого рта вырвался визгливый крик. Мама бросилась меня успокаивать, а Вестник поправил мой сверкающий крестик и поздравил с первым шагом в небо.
— Сколько же их будет? — спросил я.
— Всего семь. Крещение ты получил — это первый шаг. Видишь, священник миро несет? Сейчас тебя помажут, и останется пять.
— Вестник, ты меня не оставишь? — спросил я, наверное, очень жалостно.
— Нет. Я всегда буду рядом, — улыбнулся он по-дружески. — Ты не сможешь меня видеть, но я буду с тобой. Только отныне я не Вестник, а Хранитель. А тебя крестили в честь преподобного Андрея Критского.
— А что это значит? — спросил я.
— Со временем узнаешь, — грустно ответил Хранитель и отвел глаза. — Но ты не бойся, я тебя не оставлю, слышишь? Что бы ни случилось, я буду рядом. Только позови.
