Ты тоже видела этот сон?
С младенчества меня окружали хорошие люди. Меня любили родители и родственники, соседи и друзья. Меня ласкали и целовали мамины руки и губы, стерегли и учили отцовские глаза и слова.
Взрослые не всегда меня понимали. Например, склоняется ко мне папа, а за его левым плечом я вижу страшную черную физиономию с лютыми глазами. Я, конечно, зову моего Хранителя, причем это получается в виде натужного крика. Появляется мой светлый защитник, прогоняет страшилище. Хранитель мне улыбается, успокаивает. Мама при этом сурово отодвигает папу и повисает надо мной. Я улыбаюсь беззубым ртом. Мама считает, что я улыбаюсь ей, а папа обижается. Иногда я без видимых причин заливался счастливым смехом и дрыгал конечностями. Родители только пожимали плечами, отзываясь улюлюканьем и «козой» из пальцев. Истинная причина моего восторга состояла в том, что Ангел играл со мной.
…О, мои онемевшие уста! О, моя парализованная рука, сжимающая тупое перо! Где взять такие слова, краски, звуки, чтобы описать те бесценные минуты, когда мир сходил в наш дом, глаза отца сияли мудрой любовью и руки мамы бережно касались моей нежной младенческой кожи. Они окутывали меня родительским теплом, мое сердце прыгало в груди, а я… стеснялся нахлынувшей радости и смущенно рассматривал свои крохотные ноготки на пальцах, гладил ладошкой зеленый грузовичок на скрипучих железных колесах, вдыхал запах маминых духов и на своем затылке ощущал ее теплое дыхание. Сколько это продолжалось? Может быть, несколько минут... Но такие мгновения крепко приживались в моей памяти и впоследствии давали силы прощать людям очень многое. Казалось бы, умиление собственным ребенком, его нежным пухлым тельцем, его неказистыми движениями, его пушистым темечком ? что за невидаль! А я помню эти мгновения родительской нежности и люблю возвращаться туда и вновь погружаться в те сказочные ощущения.
Родительский дом отличался гостеприимством, за большой стол в гостиной собирались на праздник человек по двадцать. Взрослые приходили с детьми. Мы удалялись в детскую комнату играть. Когда заглядывали в гостиную проведать родителей, они нас бурно приветствовали, будто мы не виделись много лет. Кроме того, у меня было много друзей и приятелей.
И детсад, и двор наш утопали в зелени деревьев и кустов. Всюду красовались цветы: на клумбах, палисадниках, балконах. В погожие дни все это растительное благолепие наполняло ароматами воздух и радовало глаз. Детям позволялось все, кроме как ломать цветы и бить оконные стекла. За порядком старшие следили строго и чуть что вели к родителям на взбучку. Так нас приучали уважать труд, вложенный в создание красоты. Да и нас с малолетства приобщали к труду. Во всяком случае, по вечерам и субботам мы с родителями частенько копались на клумбах и палисадах, собирали мусор и листья, поливали двор. Это доставляло удовольствие, потому что мы ощущали себя большой дружной семьей.
Друзья мои были разными, но каждый интересен по-своему. Дима всех удивлял памятью и рассудительностью. Его было интересно слушать. Павлик смеялся и шутил. При встрече мы бросались друг к другу и обнимались. Юра любил разбирать игрушки и затем собирать их, не всегда успешно. Он делился шестеренками, колесиками, пружинками, которые казались мне волшебными. Иришка любила командовать. Мне это не очень-то нравилось, потому что в нашей семье женщина подчинялась мужчине, и мне это казалось правильным. Аня гуляла с огромным, свирепым на вид псом, я гладил страшную звериную морду, мощную шею, чувствуя, как он тычется мне подмышку мокрым носом и тихонько скулит. Она красиво рисовала, читала стихи, играла на скрипке.
Но вот однажды сначала во дворе, а затем в саду появилась Света. Когда я увидел ее впервые, мне показалось, что это не девочка, а бабочка с прозрачными крыльями. От ее светлых волос, от зеленых глаз, от белого платья, от тонких рук — исходило сияние. Девочки искали ее дружбы, мальчики сурово немели в ее присутствии, я же… Просто заворожено любовался ею, чувствуя, как глубоко внутри разливается теплая сладкая боль. Света вела себя необычно. Она ни в ком не нуждалась, не скучала, игры ее не увлекали. Это дивное создание могло часами сидеть, стоять, ходить, глядя перед собой. При этом на ее ангельском личике мягко сияла загадочная улыбка. Когда ей предлагали поиграть, она не отказывалась, спрашивали — отвечала.
Однажды в детском саду в «тихий час» меня положили рядом с ней, на расстоянии вытянутой руки. Она лежала с открытыми глазами, подложив ладошку под щеку. Ее взгляд плавно переплывал с моего лица на стену, с потолка на окно, нигде не задерживаясь. Я неотрывно смотрел на нее и получал от этого необычное удовольствие. Когда же закрывал глаза, то чувствовал, что рядом солнышко и оно меня освещает. Борясь со сном, я поднимал тяжелые веки и любовался ее тонкими руками, луговыми глазами, красивым носом, широким лбом, маленьким подбородком с ямочкой и улыбчивыми губами. Длинную шею опоясывали белые кружева ночной рубашки и волны светлых волос.
Когда пришла нянечка и стала нас поднимать, я молча помог Свете собрать раскладушку. Она не удивилась, и лишь вежливо поблагодарила. А после полдника подошла ко мне и заговорила. Мало что помню из того разговора. Пожалуй, только то, что она приехала из приморского города и скучает по морю. Мы еще говорили о цветах, деревьях, горах, небе и … запахе. Приятные ароматы могли нас обрадовать, а резкие запахи сильно расстроить. Я был уверен, что после того разговора мы стали друзьями, но ошибся. Уже на следующий день она смотрела на меня, как на пустое место. Я сильно переживал, а Света… Она ни в чем и ни в ком не нуждалась. Она снова витала в своих высотах и оттуда рассеянно поглядывала на своих воздыхателей.
Я рассказал о Свете маме. Она как-то особенно посмотрела на меня, глубоко вздохнула и обняла: «Как быстро ты взрослеешь». Папе говорить об этом не стал: недавно он сильно отругал меня за лазание по дереву, и я его сторонился. Поэтому я решил сходить в гости к моему взрослому другу.
Николай Васильевич жил этажом ниже. Он сильно страдал от
