— Нет. Ерунда! Просто мы еще не готовы принимать образы, чтобы не болеть. Мы слишком слабы для восприятия космических энергий. Но я верю в то, что сверхчеловек будущего сможет сотрудничать с космосом плодотворно.
— Другими словами, ты веришь, что муха когда-нибудь станет пауком. А паук — бабочкой?
— Я ему про космос, а он про мух каких-то... — Михаил с презрением посмотрел на собеседника. — Космос, молодой человек, не каждому дано понять.
— Ну, почему же? Надо только потерять совесть — только и всего.
— Причем здесь совесть?
— Ну, если отбросить образное иносказание и говорить прямо, по-мужски, то, несмотря на сложность темы, на самом деле, главное — просто. Совесть — это голос Бога в душе человека. А образы, картинки и прочие музыки — это паутина существа, противного Богу. То, что ты здесь, наличие тоски в твоей душе, неприятие паутины — это работа твоей пока еще живой совести. А вот если бы совесть твоя омертвела, то без всякой сверхчеловечины ты уже сегодня смог бы сам воспринимать и распространять всю эту заразу дальше. Думаю, если б твой сын за тебя не молился, этот извечный противник Бога уже и силенок тебе подбросил бы, и картинок поярче и ядовитее. Только сын подключил к твоему спасению Самого Бога, против Которого нет у врага сил. Кроме твоей собственной гордыни. И теперь ты просто должен помочь самому себе.
— Вот, снова голоса пошли!.. — Михаил вслушался внутрь себя. — Ругаются теперь... О, ужас, какая похабщина лезет!
Андрей в своей обычной Иисусовой молитве слова «помилуй мя грешного» заменил на «помилуй нас грешных».
— А сейчас что ты слышишь? — не прерывая молитвы, спросил Андрей.
Михаил помолчал, потряс головой и удивленно признался:
— Ничего! Да, абсолютно ничего. Полная тишина!
— Учись Иисусовой молитве, и вся эта нечисть, что в твоей голове свила гнездо, разлетится, как стая испуганных ворон.
Подошел светловолосый юноша с ясными спокойными глазами и позвал отца в келью к игумену на отчитку.
— Что такое — отчитка?
— Молебен это для излечения твоей души, не бойся, пап... — пояснил сын.
На скамейке среди наступившей тишины в тени старой березы сидел молодой отец Федор и читал «из святых отцов». Увидев Андрея, вышедшего на прогулку, подозвал его и благословил сесть рядом.
— Вы из Москвы?
— Да, батюшка.
— Ну, и как там? Служат в храмах так же, как у нас, или хуже?
— По-разному. Все-таки около трехсот храмов...
— Слышал я, испортились там у вас священники. Почти все в прелести, говорят.
— Не дайте, батюшка, впасть в грех осуждения священства. Остерегаюсь я этого.
— А ты и не впадай.
— Тогда я лучше промолчу.
В наступившей тишине слышался далекий лай собак.
— Ох, что-то бесы расшумелись, — проворчал отец Федор.
— Это же собачки.
— А ты разве не знаешь, что собаки — это бесы?
— Мне отец рассказывал, как на войне его с передовой, тяжело раненного, собачка вытащила. Зачем же бесу человека спасать? Слепых они водят еще.
— Смотрю я, все вы, московские, в прелести пребываете. Святые отцы вам уже не указ.
— А как же преподобный Сергий Радонежский с медведем кусок хлеба делил пополам? Могилу святой Марии Египетской лев своими когтями копал? Дикие звери, которым бросали на растерзание христианских мучеников, ласкались к ним и боялись трогать. Конечно, с грехопадением и животный мир повредился, но, если к животным с любовью относиться, то они, как им и положено со времен сотворения мира, служат человеку и помогают. А бесы могут входить в любое живое существо, даже в растения, когда нет в нем любви.
— Какая там сейчас
