Не добившись от Жеремиаса ничего конкретного, Валдир пришел к выводу, что тут одно из двух: либо Бердинацци оговаривает Медзенгу, желая окончательно скомпрометировать его в глазах племянницы, либо Мясной Король действительно стрелял в старика, но тот не хочет поднимать шума опять же из-за Луаны.
И, чтобы прояснить ситуацию, инспектор вызвал Бруну для очной ставки с Жеремиасом.
Луана, узнав об этом, еще раз попросила дядю сказать правду. Жеремаис рассердился:
— Так ты думаешь, я вру?!
— Я не верю, что Бруну в вас стрелял, — ответила Луана, — и думаю, вы просто могли ошибиться.
— Да я видел его, как сейчас тебя! — заявил Жеремиас.
— И что вы с ним сделаете? Отдадите под суд? — упавшим голосом промолвила она.
— Нет. Наказанием для Медзенги будет то, что он потеряет тебя и ребенка! — гневно молвил Жеремиас.
На очной ставке он повторил все, что говорил до сих пор, чем привел Бруну в бессильное бешенство. А окончательно добила Медзенгу Луана, сказав, что теперь уж точно поверила дяде.
— Да неужели ты не видишь, как он нагло врет? — возмущался Бруну. — Во-первых, у меня есть надежное алиби, а во-вторых, я просто не смог бы выстрелить в этого жалкого старикашку!
— А я помню, как ты говорил, что все Бердинацци должны рождаться мертвыми, — сказала Луана и заплакала, заслонив обеими руками живот, словно хотела таким образом защитить будущего ребенка от его жестокого отца.
Бруну тоже готов был зарыдать от отчаяния:
— Ну что я должен сделать, чтобы ты мне поверила?!
— Ничего, — тихо молвила Луана, вытерев слезы. — Будем считать, что я никогда не знала Бруну Медзенгу и не жду от него никакого ребенка. Оставь меня. Мы расходимся навсегда.
Бруну понял, что уговаривать ее сейчас бессмысленно, и уехал.
А Жеремиас после очной ставки спросил у Валдира, нашел ли он пулю, и, получив отрицательный ответ, заявил:
— Ну и забудьте о ней. Закройте дело. Я не хочу больше никакого расследования.
Глава 42
С тех пор как сенатор Кашиас обнаружил у своей горничной неподдельный интерес к его либеральным идеям, он охотно просвещал ее в вопросах текущей политики, и Шакита всегда слушала его с огромным воодушевлением.
Однажды, когда сенатор особенно увлекался, излагая ей суть аграрной реформы, способной в короткий срок сделать Бразилию процветающей страной, Шакита в порыве благодарности обняла его и страстно поцеловала в губы.
Кашиас в первый момент опешил, но, увидев перед собой чистые, полные восторга и самоотверженности глаза Шакиты, уже сам притянул ее к себе и тоже поцеловал — с меньшей страстью, зато с гораздо большей нежностью.
Шакита, осмелев, также захотела продемонстрировать свою нежность, которую она давно уже втайне испытывала к хозяину… Словом, их поцелуи могли бы продолжаться до бесконечности, если бы не внезапный звонок Розы.
— Алло, — ответила Шакита, не сумев скрыть своего недовольства.
Розе такой тон не понравился, она стала отчитывать зарвавшуюся горничную и заодно спросила:
— Что ты там успела натворить с моим мужем?
Шакита смущено поджала губы, и сенатор вырвал у нее трубку, из чего Роза смогла заключить, что «голубки» находились рядышком, очень близко друг от друга.
— Ты лежишь с этой девкой в одной кровати? — грубо прервала она мужа.
Кашиас начал неумело оправдываться, чем накликал на себя еще больший гнев жены.
А кончился весь разговор тем, что Роза потребовала от него развода.
— Что ж, ты получишь развод, потому что мне надоела твоя подозрительность! — заявил Кашиас.
И не успела Роза опомнится, как он прилетел в Рибейран-Прету специально для того, чтобы развестись с нею. А Лилане он так объяснил свое решение:
— К сожалению, этот брак стал для меня невыносимым. Чтобы работать нормально, в полную силу, мне нужен мир и спокойствие. Я больше не могу с утра до ночи отвечать на исторические звонки.
Говоря это, сенатор старался не смотреть дочери в глаза, а когда она прямо спросила, влюблен ли он в Шакиту, неожиданно для себя соврал:
— Перед отъездом сюда я уволил эту девушку!
— Ну так, может, мама теперь успокоится? — высказала робкую надежду Лилиана.
— Нет, если я сейчас отступлю, то она тем более не даст мне спуску. За долгие годы я хорошо изучил ее мерзкий характер.
— Ты теперь постоянно будешь жить в Бразилиа?
— Да.
— А когда у меня родится ребенок, ты приедешь? — спросила Лилиана так печально, что у Кашиаса больно сжалось сердце.
— Ну конечно, моя девочка, — ответил он, нежно обняв дочь. — Я ведь развожусь с Розой, а не с тобой.
Судебное заседание длилось недолго и прошло для Кашиаса как в тумане. Получив развод, он торопливо простился с Лилианой и, уже из окно машины, мельком увидел вздрагивающие плечи Розы, плакавшей на груди у дочери.
Шакита встретила его в праздничном наряде, и это почему-то взбесило сенатора.
— Я сказал дочери, что ты уволена, — бросил он с порога. — И это была не ложь, а правда. Ищи себе другую работу, Шакита.
— Ты даже после развода не чувствуешь себя свободным, — промолвила она разочарованно.
— Я чувствую себя дрянью! — огорошил ее Кашиас.
Шакита помолчала, пытаясь осознать, что с ним происходит, а потом заявила решительно и твердо:
— Считай, что горничная — ушла. А женщина — осталась!
О разводе Кашиаса Бруну узнал от Маркуса и очень огорчился.
— Вот еще одна семья распалась, — промолвил он в задумчивости. — Не умеем мы жить, как наши родители — вместе до самой смерти… Лилиана конечно же страдает. Ты бы поддержал ее сейчас.
— Да, страдает, — подтвердил Маркус. — Но выглядит при этом очень неплохо. Знаешь, мне кажется, что она вообще похорошела. От беременности. И спокойнее стала, не давит на меня.
Бруну взглянул на сына с удивлением, а тот продолжил:
— Я уже сгораю от нетерпения — хочу поглядеть на моего ребенка. А ты? Когда родится твой, ты оставишь его Жеремиасу Бурдинацци?
— Ни за что на свете! — ответил Бруну. — Если понадобиться, я не остановлюсь ни перед чем, чтобы забрать своего ребенка. Даже у Луаны.
— Отобрать ребенка у матери практически невозможно, если только она сама его не отдаст, — заметил Маркус.
— Ты мудреешь прямо на глазах, — улыбнулся Бруну. — Надеюсь, и Луана вскоре поумнеет. Когда поймет, что ненависть — плохой советчик в любви.
— Но ты ведь тоже ненавидишь Бердинацци! — напомнил Маркус.
