убежище лесников, то нужно чётко знать, как туда попасть. А учитывая, что дорогу туда знали только лесники, вывод напрашивался сам собой…
Вера впервые вышла на Поверхность. Вернее выползла. По задуманному плану, Батура выставил ослабленный заслон. Партизанцы вышли на обычное своё место – к небольшой хибарке-шалашу, где они хранили разный крестьянский инструмент, и пересиживали минутку-другую, отдыхая во время дневного зноя. Всего три ополченца с арбалетами и мечами демонстративно топтались вокруг шалаша, показывая невидимым наблюдателям, что их сегодня мало. Ближе к закату люк в гермоворотах медленно и тихо приоткрылся. Из него вышли, осторожно ступая, пять теней. Поднявшись по искрошенным от времени ступеням подземного перехода, легли на землю.
До темна им надо было оставаться на месте. Вышли на поверхность заблаговременно, чтобы хорошо осмотреться засветло и потом лучше ориентироваться с наступлением темноты. Пять тел в скафандрах два часа почти неподвижно лежали на бруствере воронки спуска в метро. Жившие до прихода леса Партизанцы специально создали здесь насыпь, чтобы дождевые воды не стекали в воронку. Теперь это было удобным укрытием и наблюдательным пунктом.
Быстро сопоставив то, что было видно перед глазами, со схемой, толково нарисованной Батурой, нетрудно было разобраться, где что находится. Вот 15-метровая громадина – Универмаг. Со слов Батуры, Универмаг – это большая лавка, где жившие «до» делали себе покупки. Но слово «большая» - это слишком скромное определение. Не возможно себе представить, сколько товаров на продажу вмещалось в этот самый универмаг. И сколько людей могло одновременно выбирать и покупать себе здесь одежду, посуду, игрушки, книжки, арбалеты... Не возможно представить, где они брали столько товаров, и вообще, как построили такую громадину. Правда теперь универмаг представлял собой пару десятков торчащих свай и груду бетонных обломков между ними, поросших кустами, травой и малыми деревьями. Но и таким он продолжал внушать уважение к поколениям, жившим «до».
Вокруг Универмага – огромное поле. Ещё те жители Партизанской, которые населяли станцию до нашествия леса, прилагая нечеловеческие усилия, очистили землю от бетонных плит, асфальта и тротуарной плитки; выстроили высокое бетонное заграждение по контуру поля, и распахали почву. После падения Партизанской картофельное поле начало дичать, превращаясь в целину, поросшую редкими кустами и высокой травой. Новые партизанцы, под предводительством Батуры, смогли очистить и распахать только треть этой гигантской по теперешним меркам территории – ту, что ближе к выходу на Поверхность и Универмагу. Теперь большая часть урожая уже убрана, и только небольшая полоска недалеко от хибарки покрыта пожухлыми картофельными стеблями.
Бетонное ограждение, почерневшее от времени, с огромными пятнами лишайниковой поросли, выщербленным верхним краем, казалось заколдованной стеной, отделявшей поле партизанцев от диких зарослей Минска. После ядерной зимы не только природа, но и климат Планеты изменился. Умеренный пояс сдвинулся куда-то к Полярному кругу, а Беларусь оказалась в зоне влажных субтропиков. От Карпат до Балтики теперь простирались дебри мутировавших лесов. И Минск становился лесом, унизанным буграми развалин и лентами улиц. Расчищенные подымавшимися из подземелий людьми участки были зыбкими островками в этом коричнево-зелёном растительном океане, захватившим всю Европу. Но лес не хотел мириться даже с этими маленькими оспинками на своём теле. Он всеми силами рвался на вожделенную взрыхлённую людьми почву. Лианы штурмовали хрупкие ограждения сверху, корни прорывались снизу, мхи и лишайники разъедали рыхлый бетон, а мириады семян и спор засевали людскую землю, норовя вытеснить вялую поросль картофеля, льна и мака.
Вера с тревогой смотрела на нависшие над стеной ветви огромных деревьев. Перелистывая в уме зачитанный до дыр и выученный наизусть в детстве учебник по биологии, она пыталась определить хотя бы одно из деревьев. Картинки из учебника и сейчас помнились до мельчайших подробностей. Она помнила даже какие-то названия - «берёза», «ель», «сосна». Но то, что она видела за стеной, и близко не походило на запомнившиеся изображения. И прежде всего цветом. Художники до Последней Мировой почему-то всегда рисовали кроны деревьев весёло-зелёными. Откуда тогда этот зловещий буро-коричневый отлив?
Вера знала, что враждебность этой растительности - отнюдь не кажущаяся. В дебрях скрываются твари больших и малых размеров, многие из которых прямо сейчас наблюдают за людьми. Обитатели Поверхности знают, что на двуногих нападать опасно, когда те на своей территории. Но если кто-то из людишек зазевается и подойдёт слишком близко к забору, тогда… Батура предупредил, что близко к забору подходить не в коем случае нельзя, во всяком случае по-одному. Да и без увещеваний администратора не было никакого желания приближаться к этой границе человеческих владений. Чудовищные вопли, рыки и визги с разных сторон не на секунду не давали забыть о том, что за забором – чужой враждебный мир.
Единственное, что было прекрасным в этом мире – это небо. Оно неизмеримо выше и больше, чем представлялось Вере по рисунку матери на потолке их поселковой квартиры. Хотелось повернуться на спину и смотреть в эту бездонную синеву с редкими почти неподвижными облаками и перемещающимися точками птиц.
Незаметно закат сменился сумерками; за ними на мёртвый Минск спустилась ночь. Разноголосица дневных хищников сменилась ужасающими уханьем, шипением, скрежетом ночных обитателей. Звёзды и луна .
Они ползли в сторону Универмага. Сначала метров сорок влево от спуска в Метро. А когда до забора осталось метров двадцать, поползли вдоль забора, стараясь не приближаться к нему, но и держаться в стороне от условной полосы между центральной частью Универмагом и сараем, с расхаживавшими возле него партизанцами. В скафандрах ползти было неудобно. Чтобы создавать меньше шума, спецназовцы двигались как ящерицы, опирались только на руки и ступни ног, а всё тело держали на весу. И всё же их слышали и видели. Слева то и дело слышались жуткие ухи и чавканья. Оставалось надеяться, что их не видят те, кто прятался в Универмаге. Наконец Вера доползла к условленному месту – здесь кончалось поле и начиналась высокая трава с кустарником. А за ними вздымалась громадина Универмага. Здесь Вере и Фойеру предстояло пролежать, если не повезёт, всю ночь.
Зозону, Пауку и Кабану повезло меньше. Они должны были оползти поле с другой стороны – вернуться назад и вдоль задней, а затем правой стены приблизиться и расположиться на таком же расстоянии от Универмага, но уже с другой стороны поля. Когда Вера и Фойер уже были на месте, остальные едва преодолели половину своего пути. Успокаивала, что их не было не видно и не слышно. Значит Вера с Фойером, скорее всего, на свою позицию добрались незамеченными. Зато в лунном свете было хорошо видно расхаживающих возле хибары Партизанцев.
Фойер – самый старший в их пятёрке, по Муосовским меркам – почти дед. Он в спецназе ещё с тех пор, когда для поступления в отряд не надо было проходить какие-то там испытания. Его взяли за его неуёмную страсть к огню, которая оказалась полезной. До армии он работал в мастерской по производству спирта и поэтому отлично знал не только одурманивающие свойства этой жидкости, но и то, как её можно использовать в бою. У него был, пожалуй, единственный в Муосе огнемёт. Фойер уверял, что огнемёт привёз из Москвы сам Посланный. Это оружие предназначалось для более горючих жидкостей, чем дрянной спирт муосовского производства, и он не мог выплёвывать горящую струю – выпрыскиваемый спирт не воспламенялся от фитиля. Но Фойер всё-таки наловчился обходить это неудобство. По индивидуальному заказу огнемёт был скомбинирован с арбалетом. И сразу за струёй спирта Фойер посылал зажжённую стрелу. Иногда в самом начале боя удавалось поджечь одного-двух неприятелей или зажечь укрытие, где они скрывались. Но главный эффект производил сам огонь, особенно крики подожжённого. Это вызывало шок и смятение у оборонявшихся, дававшие спецназовцам фору в несколько секунд.
И теперь Фойер лежал, направив в сторону Универмага свой арбалет-огнемёт. За спиной у него канистра с накачанным под давлением спиртом. В руке – зажигалка, чтобы в секунду поджечь фитиль стрелы.
Чуткий слух Веры даже сквозь резину скафандра уловил приближение посторонних. Они двигались в гуще кустарника и были ещё не заметны. Сквозь сплетение ветвей и высокой травы чужаки пробирались с завидным умением и осторожностью. Вера тронула за плечо лежавшего рядом Фойера. Тот кивнул головой – значит тоже уже что-то слышит. Несколько теней появилось на краю кустарника и поля. Несколько секунд они стояли, потом, словно животные, на четвереньках посеменили в сторону хибары. За арьергардом из
