умели делать только жившие когда-то на поверхности повара. А может даже и они не умели?! Желудки бойцов урчали. Любая пища: грибы, тушенка, которые оставались у них в мешках; да что там грибы и тушенка – картофель тушеный со свининой, не могли сравниться по вкусу с тем, что источает этот запах. Они уже почти бежали, предвкушая, как обменяют на оружие, а если им не дадут – то возьмут силой в этом дивном поселении их пищу. Они подбежали к следующему перекрестку ходов. По центру перекрестка была полуметровая возвышенность, как будто большой гриб или торт. Рядом с этим «тортом, на полу ещё несколько разноразмерных бугров или бугорков. Этот торт, бугры, бугорки, пол возле них и стены на пять- десять метров вокруг были покрыты нежной розовой пенистой массой, источавшей сладкий аромат. Усилием воли Митяй, пришедший первым, раздвинул в стороны локти, заградив проход, и спокойно сказал:
– Назад.
Митяй стал отступать, отодвигая назад недовольно толпящихся за его спиной бойцов. Рахманов, веря интуиции Митяя и переборов свой внезапный голод, тоже потребовал:
– Да назад вы,- и схватил двух наиболее настырных, потащив их за собой.
Один молодой солдат-центровик, поднял руку и сгреб ею со стены кусок пены. Он, не удержавшись, поднёс этот нежный пудинг к своему рту и укусил.
Миллионы микроскопических стрекал мутировавшей плесени гриба-пенецила вонзились в губы, язык и нёбо, выплёскивая смертельный парализующий яд. Солдат секунду постоял, а потом упал лицом вниз – прямо в нежно-розовую плесень. Едва заметно пена вокруг бойца зашевелилась и стала заползать, покрывая тело и одежду солдата. Митяй и кто-то из уновцев схватили солдата и стали его оттаскивать назад, подальше от эпицентра плесени. Когда его перевернули на спину, на ещё свободной от плесени части лица застыла гримаса смерти. Рахманов руками в перчатках стал оттирать щеки воина, но плесень стиралась вместе с уже отслаивающейся кожей.
Тем временем Митяй обратил внимание на второго централа, который вожделенно смотрел на пену, глотая слюну. Не смотря на гибель товарища, наркотические испарения плесени побуждали его тоже вкусить сладостного пудинга. Митяй здоровой рукой смазал ему по лицу, приводя в чувства, после чего скомандовал уходить. Не смотря на желание похоронить боевого товарища, решили, что это только разнесет плесень. Погибшего центровика так и оставили лежать, поглощаемого пеной. Рахманов, уже полностью освободившись от морока, подошел к плесени и бросил туда измазанные перчатки. Теперь он рассмотрел, что за холмики покрывала плесень – это были поглощаемые плесенью животные, пришедшие на сладостный запах. Теперь притарно-сладкий запах был отвратительным. Хотелось быстрее уйти из этой сладкой западни.
Три смерти за день: Ментал, нейтрал, центровик. Отряд редел. Они не знали куда идут – удаляются, приближаются к Нейтральной или ходят по кругу. Нервы были на взводе. Казалось, единственным человеком, который спокойно всё это созерцал, была Майка. Или за свою коротенькую жизнь она успела увидеть и не такое, или она переживала всё увиденное по-другому, внутри себя, или детское сознание не позволяло воспринять ужас всего с ними происходящего. Вот и теперь она сидит на плечах уновца, обхватив его за шею и прижавшись щекой к его голове. Спит. Как не странно, никто не жалел, что девочка была с ними. То, что им было о ком заботиться, помогало бойцам держать себя в руках.
Прямо в канализационном туннеле, по которому они шли, ночевать было опасно, но и подходящего убежища или помещения им встретить не удавалось. Они услышали какой-то знакомый звук. Звук шел из метровой трубы, жерло которой выходило в канализационный люк. Митяй незвучно пополз в эту трубу. Кто- то из уновцев за ним. Наткнулись на люк. Это был не герметичный люк, а просто кусок жести, переделанный под некое подобие двери. Звук шел из-за него. Почему-то этот звук казался родным и безопасным. Митяй постучал. Жужжание утихло, послышалась суета, что-то падало. Митяй настойчиво постучался ещё раз.
– Ну что, суки, пришли и за нами? Ну, что ж, входите. Мы готовы встретить вас. Только сдаваться, как Липские, я не намерен. Будем мочить вас, пока силушки есть. Узнайте, как хохлы драться умеют. Я вам тут сечь запорожскую устрою.
Жужжание возобновилось и стало ещё интенсивнее. Засов двери открылся. Митяй толкнул дверь. Прямо в глаза светил фонарь, укреплённый на строительном шлеме мужчины лет сорока. Двумя руками мужчина держал приподнятый меч, готовясь нанести удар. Луч фонаря Митяя осветил стоявших рядом с мужчиной женщину, мальчика лет двенадцати и девочки лет десяти. Они решительно держали копья, готовые к бою.
– Я пришёл с миром, – сказал Митяй, бросая на пол меч и показывая разряженный арбалет на культе.
– А вы все приходите с миром и с гнидами своими. Ну что ж, заходите по одному, познакомитесь с семьёй Страпко. Мы не такие как Липские, будем драться.
– Я не ленточник. Видите – я без оружия. Можете проверить меня.
– Тогда ползи сюда на коленях.
Митяй, переборов свою гордость, лёг на пол, по-пластунски подполз к главе семьи и покорно лег. Тот приставил к его шее острие меча. Митяй не отреагировал. Страпко-старший начал давить. Митяй лежал. Страпко стал давить сильнее.
– Э-э-э, зарежешь так, – не двигаясь, сказал Митяй.
– Да, блин, – задумался Страпко-старший, – ленточник бы уже прыгал, как ошпаренный. Но, кто там вас знает, может вы уже научились терпеть это.
– Па! А ты ему перережь шею. Если червячка не увидим – значит не ленточник, – добродушно посоветовала девочка.
– Да цыц ты, нехристь малолетняя. То ж человек живой, – прикрикнул мужик, не отводя меча от шеи Митяя. Он присел и стал рассматривать шею, на которой только немного сочилась кровь от уже убранного острия меча. В остальном состояние шеи Митяя Страпко-старшего удовлетворило.
– Не-а, видать, не ленточник. Ладно, брат, вставай. Ты уж извини. Времена такие. Мы тут последние остались в округе. Всех ленточники наших того: кого повырезали, кого силой побрали, а кто и сам согласился с ними уйти. Меня Михайло звать. А это жена и дети мои, значит.
Митяй поднялся. Теперь он видел, что от шлема Михайло шел провод. Он заканчивался в метрах трех за его спиной – там был установлен велопривод к динамо-машине, который усиленно крутил еще один мальчишка, лет восьми. Страпко снял шлем с фонарем, положил его, что-то переключил возле динамо- машины, фонарь на шлеме погас и вверху зажглось несколько лампочек.
Дом и ферма семьи Страпко – бывший канализационный колодец. Десятилетия назад, во время дождя сюда с гордских улиц сбегала дождевая вода. Она по трубе, через которую приполз Митяй, стекала в главный канализационный туннель. Перед Последней Мировой канализационные колодцы также переделали под мини-убежища. Обычный решетчатый люк при необходимости снизу подпирала герметичный металлическая плита с окном из тугоплавкого полимерного стекла, приводимая в движение электроприводом. Не везде такие приводы сработали во время тревоги, но в этом колодце – да.
Выходцы с Украины Страпко, входили в юрисдикцию территории Вест-Гейт и формально подчинялись Америке. Но особых проблем с властями после утверждения губернатором Заенчковского-младшего они не знали. В колодце были установлены обычные для этой части Муоса ящики с землей, уходившие на восьмиметровую высоту – под самое окно-люк. Этому люку повезло – его не завалило сверху во время Удара. Днем через мутное стекло сюда проникал свет. Света для их оранжереи не хватало и поэтому круглосуточно у них светили лампы, действовавшие от установленных где-то вверху двух ветряков. Для того, чтобы очистить стекло от скопившейся грязи и поладить ветряк, одному из них приходилось один-два раза в год выходить наверх в самодельном противорадиационном костюме. Худо-бедно они снимали по два урожая в год со своей оранжереи. Этого хватало, чтоб прокормиться и использовать на обмен с торговцами. Иногда подкармливались слизнями, которые собирали на дне канализационного туннеля.
Но последнее время участились набеги ленточников. Сломался генератор одного из ветряков, а мощности второго было мало, чтобы дать достаточно света всей оранжереи. Торговцы сюда перестали заходить, а сами они боялись идти в Вест-Гейт – дорогу туда знал только Страпко-старший, а если он не вернётся – погибнет вся семья. Да и не было на что выменять починку динамика. Прошлый урожай они съели, до малейшего созревания нового при таком свете – не меньше месяца. В туннель за слизнями также было опасно выходить – в любой момент могли напасть ленточники – так было с семьёй Сусловых, которые
