— Есть повременить,— Варавин сомкнул каблуки.
— Пожалуй, и я останусь... если вы не возражаете,— проговорил Юшко.
— Еще два танка. Дальность та же! — продолжал наблюдатель.
— Нет, сам управлюсь,— Варавин сделал шаг в сторону.— Товарищ старший лейтенант, разрешите действовать?
По пути к машине Юшко остановился и в знак согласия поднял и опустил руку, как делают командиры орудий.
— Есть! — Варавин неторопливо сложил карту, поднял бинокль, привычными движениями протер линзы.
— Огневые взводы, слушай мои команды... по местам... ориентир два... танки на дороге...
Команда «по местам!» касается всех. Мое место в 1-м огневом взводе, Васильева — во 2-м.
Позиции смещены. Я наблюдал участок грейдерной дороги, опушку леса впереди оставленных позиций 4-й батареи. И танки. Дальность — 1800—2000 метров.
Стучат крышки ящиков укупорки, снарядные и ящичные номера готовили снаряды. Наводчик отслонился от панорамы, поминутно выглядывал из-за щита. Орлов недоволен, оттолкнув наводчика, раскрутил маховики механизмов и рывком остановил ствол. Продольная ось ствола и перекрестие панорамы наведены в точку, где должен встретиться снаряд с танком.
— Первому огневому взводу... по головной группе... второму...— продолжал Варавин,
В моем бинокле расплывался силуэт танка. Наводчики уже не отрывались от панорамы, едва заметно стволы передвигались вправо, влево. Наводчики выбирают мертвые хода механизмов.
Головной танк приближался к трем сожженным машинам.
Заряжающие выкрикивают наименование снаряда, глухо стучат досланные гильзы. Затворы закрылись. При стрельбе прямой наводкой заряжание производится немедленно, как только указан характер цели. Расчеты ждут команды «огонь!». Оптическая ось панорамы и ствол перемещаются вслед за танком.
Напряжение нарастало. Орудийному номеру тягостно промежуточное состояние после команды «по местам!». Время течет с замедлением, вот-вот остановится. Три десятка людей ждут и не должны проявлять никаких признаков жизни. Сознание выключено, и воля всецело подчинена командиру. Расчеты, каждый орудийный номер — на своем месте. У одного на лице — решимость, у другого — смятение и страх, третий колеблется, он готов примкнуть к тому или другому. Нужно собраться с духом. Прозорливый увидит знак судьбы среди ветвей, колеблющихся под дуновением ветра-, в полете птиц.
Да, воля подчинена... но всецело ли? Нет, только в меру доверия, которое заслужил командир. Орудийные расчеты и тот, кому они повиновались, должны полагаться друг на друга, и тогда никакие промахи не обескуражат людей, они готовы сражаться до конца.
Танки приближались, Орлов держался бодро, молодец. Свисала на лоб белесая прядь, черные петлицы, блестят эмблемы, треугольники. Привстав на колено, он сосредоточенно наблюдал за целью. Ремень затянут, ладно сидит одежда, совсем не заметно, что в пыли. Истинный воин, ему мундир всегда к лицу. Старший сержант Орлов сознает, он — командир. Ему вверены орудие и люди. Всеобщее и безоговорочное признание этого факта подтверждают знаки различия, присвоенные командиру для того, чтобы подчеркнуть особый характер его обязанностей среди других категорий начальствующих лиц.
Командир создавал психологическую атмосферу, необходимую для службы. Во всяком деле и во всех начинаниях он совершал первый шаг. Его присутствие и пример побуждали орудийных номеров действовать.
Успех стрельбы зависит от командира. Устав уполномочил его принимать все необходимые меры для поддержания боеспособности орудийных номеров. Он ободряет одного, поддержит другого, исправит ошибку. А случится, командир обязан вернуть на место орудийного номера, если тот потерял самообладание.
На огневых позициях необходимо действовать решительно и быстро. Медлить нельзя — исход решает секунда. Колебания влекут за собой гибель орудия. Задача не выполнена — батарее грозит поражение.
Нравственная предпосылка авторитета командира проста. Он первый покидает укрытие и последним занимает его. Но он сознает: орудийные номера не только подчиненные, они его товарищи, связанные участью людей, которые сражаются во имя общего дела.
Головной танк миновал сожженные машины.
— Огонь! — чужим, необыкновенно громким голосом выкрикнул Варавин.
1-е орудие произвело выстрел. Снаряд ушел рикошетом вдаль. Промах. Второй, летевший за первым, как будто прошил танк.
— Первое... цель! — объявил Варавин.
Снова сверкает пламя выстрела, стелется дым. На дороге заминка. Головной танк остановился. Достигло попадания и 2-е орудие. Танки начали стрелять. Над орудийным щитом один за другим пронеслись снаряды. Танки обнаружили ОП.
Верность долгу
С ближнего НП бегом возвращались люди. 6-я батарея оставляла огневую позицию. Брошены боеприпасы, укупорка, гильзы. Не до того. 1-е орудие прикрывает снятие. Старший — я.
В суматохе, которой сопровождался уход огневых взводов, я потерял из виду танки. Подбитые горят. Куда пропали остальные? 1-е орудие откроет огонь немедленно, если танки появятся в секторе стрельбы. Отбой не скоро. Примерно 40 минут, пока 6-я батарея уйдет от преследования. Скорость танка в три раза выше, чем тягача.
— Воздух!
В сером пасмурном небе плывут «юнкерсы». Гул моторов удалялся. Наступила тишина. Скверно: танки исчезли из поля зрения и, возможно, уже миновали рубеж бывших ОП 4-й батареи.
— Пехота слева, ориентир номер пять, дальность пятьсот метров! — доложил наблюдатель.
В направлении позиций, оставленных 4-й батареей, двигались люди. Недалеко, но распознай, кто они? Не бегут, катятся. Что такое? Люди ли и сколько их — пять, семь?
Защелкали пули, падают ветки._ Наблюдатель прыгнул на землю.
— Пехота с фронта... по пехоте... шрапнелью! Под стволом человек. Пехотинец. Поднял винтовку. Свой. Без головного убора, оборванный, в грязи. Слева от дороги пехота. Отходит к лесу.
Вслед за первым пехотинцем подошли еще пять-шесть. Едва волокут ноги. Раненый, которого они тащили волоком на плащ-палатке, весь в крови, дышит с трудом.
Наконец, сыскался командир — лейтенант. 2-я рота 253-го СП. Преследуют танки. Оторваться удалось после того, когда орудия открыли огонь. Автоматчики проникли в лес.
Как бы в подтверждение слов лейтенанта, позади простучала очередь, затем еще, явно не пулеметная.
Задача 1-го орудия — прикрыть снятие батареи с фронта. Танки задержаны. Не появляются на дороге, ушли в сторону. А время? Всего двадцать седьмая минута. Но ведь автоматчики в тылу?
— Отбой!
Раненого уложили на передок, лейтенант пристроился у люльки. Пехотинцы облепили орудие. Тягач тронулся, наезжает на пни. Глубокая колея, расплескиваются лужи. Миновал заросли. Грейдерная дорога. С одной стороны — кустарник, с другой — голое поле, стерня. Впереди вздымали сырую землю немецкие снаряды.
Лейтенант спешил пехотинцев, поднялся на подножку тягача. Раненый — самый храбрый воин во 2-й роте. Лейтенант не уйдет, не может уйти, если я не дам слово доставить раненого в санбат. Слово командира.
Да... транспорт? И вообще, дело 1-го орудия ненадежное. Санбат, где он? Лейтенант ждал, спрыгнул с подножки, вернулся. Да, я доставлю, непременно. Пусть лейтенант не сомневается. А как же иначе? Пехотинцы уйдут, и больше нет под серым, дождливым небом ни одной живой души, которая возьмет на
