Под стрелой передка ведро с водой. Дальше там, где по команде «в походную колонну» полагалось находиться второму номеру,— водитель тягача. Черпнув из ведра, он подносил котелок командиру орудия. Тот, сделав глоток, обращался к расчету. В голосе недовольство.
— Пятый орудийный номер! Чего уставился под лафет?.. Раз подана команда — … глядеть, куда положено!
Пятый орудийный номер смахнул пот, поднимает голову.
— Внимание для всех... в укрытие!
Девять человек срываются, бегут россыпью. Один отстал, другой вырвался вперед, нет равнения.
— Отставить!
Люди возвращаются, занимают свои места. Команда снова гонит их в укрытие и обратно.
— Отбой... К бою!
Недовольство командира орудия вызывают две причины. Некоторые из номеров действуют вяло. Наводчик, занявший место командира, медлил с докладом. Снова «к бою». На поляне, изрытой гусеницами, жарко. Не колыхнется ни одна ветка, ни один стебелек. В такое время кому нравится бегать по кругу, по рытвинам, к орудию и обратно в укрытие? Усталость, жажда у иных людей смещают понятие справедливости и долга. Забыты высокопарные слова вчерашних обещаний. Кажется, будто огневая служба — просто издевательство. Кому это нужно? И чем он, командир орудия, выше других начальствующих лиц? Ни интенданты, ни врачи, ни инженеры и начфины, даже командиры-пехотинцы не утруждают своих подчиненных таким рвением к службе. Подумаешь — сержант! Придирчивая, зазнавшаяся личность гоняет людей из корыстных побуждений, хочет выслужиться. Будто нельзя обойтись без окриков и беготни. Противник, стрельба, тревоги, огневые позиции и маскировка — ведь все это вымысел, условность.
На данный момент — да. Но служба вполне реальна. Служба — это тяжкий, в поте лица труд, и в противовес производственному — часто непонятный, а еще чаще — как будто бесцельный, если иметь в виду направление мыслей утомленного, не привычного к воинской дисциплине молодого человека.
Общественный смысл воинской службы не нуждается доказательствах, как не нуждается всякий полезный обществу труд. Взамен расходуемых сил военнослужащий обретал то, чего не имел,— навыки к исполнению обязанностей орудийного номера, он становился выше духом.
Сколько нужно положить труда и терпения, чтобы девять человек двигались у орудия, как один, в любых условиях, днем и ночью! Орудийный расчет — это спаянный одним общим стремлением коллектив, и цель всех усилий командира заключается в том, чтобы крепить у артиллеристов сознание общности.
Младший командир — не педагог и не учитель, статус его должности шире. Командир орудия претворяет на деле идею подчинения личности общественному долгу и уполномочен вносить все необходимые исправления в школьное образование военнослужащего. Управлять поведением взрослых людей — занятие далеко не равнозначное руководству школьным классом. На командира орудия возложена ответственность за поведение подчиненных. Непосредственный начальник орудийного расчета, он вместе с тем обязан обращаться по-человечески с подчиненными, т. е. Поощрять добросовестную службу и взыскивать за нерадивость.
Необъективность командира, стремление извращать данные о дисциплине подчиненных уставы приравнивают к преступлению. Это понимает всякий честный человек. Лживые оценки вызывают у старших инстанций иллюзии, у рядового воина — неверие лозунгам коллективизма.
Слухи
2-е орудие отражает нападение кавалерии, объявленное сержантом Дорошенко. 1-е меняло направление стрельбы, 4-е тоже не стояло на одном месте. Только в 3-м орудии расчет занимался в должной последовательности — седьмой раз приводил гаубицу к бою и обратно в походное положение.
Пятнистая тень, отбрасываемая деревцем, делалась все короче. Солнце пришло в зенит. В зыбких волнах горячего марева качался домик вдали. Поздняков вытер платком потный лоб.
— Мне, пожалуй, пора,— он притушил папиросу,— скучно у вас на позициях. То ли дело на НП... можешь в холодке, а нет, так на солнышке...— он хотел подразнить огневика Гаранина.
— Поэтому ваш взвод командир батареи упоминает частенько, и не всегда с лучшей стороны,— проговорил Гаранин вслед уходившему Позднякову.— Добросовестные у нас сержанты, согласитесь, можно полагаться.— Он поднялся.— Эй, Дорошенко, как там, осталась вода в ведре? Должно быть, теплая. Я не прочь попробовать... Заодно и людей своих поите.
Объявлен перерыв. Я подал команду «Отбой», чтобы произвести перестроение.
— ...Жара адская,— Гаранин вернулся от орудий.— Одежда у всех... хоть выжимай... Сколько до конца занятий? Нельзя ли сократить? Как раз в парк... успеем искупаться.
Старший на батарее не распоряжается служебным временем огневых взводов.
— ...Сегодня они вполне заслужили десяток минут отдыха сверх того, что предусмотрено расписанием,— Гаранин ценил прилежание огневиков.
Орудийные расчеты заняли места «за орудие». Я сказал о том, что наблюдал за ходом занятий. Трудились все добросовестно. Я принимаю предложение младшего лейтенанта Гаранина и готов прекратить занятия. После возвращения в парк отправляемся на речку.
Установка орудий заняла меньше времени, чем обычно. В конце работ явился старший сержант Проценко с докладом о поведении орудийных номеров за истекшие сутки. Как всегда, аккуратен, подтянут. Выцветшая пилотка посажена на бровь.
— ...Дозоры, патрулировавшие в прошлую ночь Зимно, слышали от жителей... война... начнется не сегодня завтра. Орудийные номера спрашивают...
— Спрашивают? — повторил Гаранин.— О чем? Заместитель по политчасти на политинформации, кажется, ясно ответил на этот вопрос. Разве вы не понимаете значения пакта о ненападении, заключенного с Германией?
Проценко явно растерян.
— ...Разрешите идти? — осипшим голосом спросил в нерешительности.
Его, кажется, не удовлетворяет ответ младшего лейтенанта?
— Так точно! Что я скажу людям?
— Разговор откладывается на завтра. Я доложу командиру батареи.— Проценко повернулся на месте кругом и зашагал недовольно к орудию.
— Товарищ лейтенант, зачем водить людей за нос? Командир батареи скажет то же самое, что и замполит, вы же знаете,— Гаранин присел на стрелу передка, задумался.
Младший лейтенант имел к этому причин более чем достаточно. Люди сбиты с толку. Действительность опровергает уверения должностных лиц. Концентрация немецких войск по ту сторону границы продолжается. Разведывательные самолеты ежедневно летают над головой. Активизировалась деятельность рекогносцировочных групп. Личный состав частей укрепрайона не располагал сведениями о том, как далеко зашли немцы в своих приготовлениях, и судил о степени готовности их к нападению по ответным мероприятиям, которые проводились в наших частях и подразделениях.
— Война, наверное, близка. Мы морочим головы людям...— мрачно говорит Гаранин. Куда обращаться орудийным номерам со своими тревогами... что ждет их завтра? Вопрос естественный... Раздастся выстрел... Ложь, которую я повторяю вслед за кем-то... претит... от этого я чувствую себя болваном... и порою... готов поступать соответственно...
По мнению Гаранина, нападение начнется внезапно. Командир 2-го огневого взвода считал, что к действиям такого рода подразделения дивизиона готовы меньше всего. Тактические учения и боевые стрельбы — орудийные, взводные, в составе батарей — еще не проводились, не закончен перевод подразделений на механическую тягу. Гаранина тревожила уязвимость линий связи и вся система управления, которая вводилась в действие с начала войны.
Я не разделял опасений младшего лейтенанта Гаранина. Почему? Не хотелось расставаться с мыслью, которую внушало сообщение начальника штаба укрепрайона. Разумеется, он не раскрывал никаких
