Этим вопросом, а особенно поиском ответа на него он пытался удержаться на краю стремительной воронки времени, чтобы сохранить шанс выскочить из такого заманчивого и вместе с тем пугающего водоворота.
– А я виски хочу! – кричала Катя, которая сидела на коленях у Сперанского и целовала его взасос. Кофточку она успела снять, а теперь толстые пальцы писателя нетерпеливо расстегивали ее бюстгальтер. – Надя, ты пила виски?
– Я все пила! – презрительно скривила губы коренастая.
Она не раздевалась, ни к кому не лезла, только внимательно осматривалась по сторонам, и Носков безошибочно определил, что она здесь старшая.
– Берите в баре, девочки! Что хотите: виски, ликер, коньяк! – Сперанский был наверху блаженства. – Не жмись, Профессор, расслабься, они сами все сделают!
«Вот что такое богема!» – то ли с осуждением, то ли с восторгом подумал обществовед и, махнув рукой, перестал тормозить время, с головой нырнув в бурный вихрь удовольствий.
Как-то незаметно все оказались в гостиной. Носков, уже без сорочки, майки и носков, зато с бокалом коньяка, сидел на ковре, в дурацкой позе человека, только что свалившегося с третьей полки плацкартного вагона. Будто соревнуясь в громкости, гремели телевизор и музыкальный центр, сильно пахло потом, голые Лена и Катя с хохотом стягивали его мятые брюки, из-под которых постепенно выползали сизые полушерстяные кальсоны. Надя куда-то исчезла, а Сперанский, тоже совершенно голый, развалившись на диване, хохотал, хлопал в ладоши и показывал напарнику большой палец.
Профессор, зная, что на коленях кальсоны протерлись до дыр, стеснялся и пытался помешать раздеванию, но очень скованно, потому что вначале не решался дотронуться до девочек, которые, оказывается, имели удивительно развитые для их возраста формы. Потом все же решился и дотронулся – на удивление, ему понравилось…
Катя, знаками, предложила выпить на брудершафт, забрала у него бокал и вручила свой. «До дна!» – не услышал, а прочел он по пухлым губам, отметив, что девочка похожа на хомяка и учится, самое большее, классе в восьмом, хотя наверняка не знает, в каком году был второй съезд РСДРП… Потом пухлые губы приблизились к его рту, и поцелуй, тоже на удивление, оказался очень приятным. Сегодня вообще выдался удивительный вечер: случайно сорвалась встреча с Катрановым, Сперанский случайно пригласил его в гости, случайно пришли девчонки, случайно он не убежал, а остался… Сплошные удивления!
«Время искать и удивляться», – сквозь туман вспомнил доцент Носков телепередачу советской поры. Впрочем, то, что предначертала ему судьба, он уже нашел, и удивляться тут было особенно нечему…
Окна кухни ярко освещены. Но на свежем снегу – опять намело, будто и не чистил, – никаких следов: ни человеческих, ни автомобильных. Сергей напрягся было, но тут же вспомнил, что сам забыл выключить свет. Сорвался – вылетел, как ошпаренный! А сейчас еще хуже: руки дрожат, зубы мелко постукивают, приходится намертво сжимать челюсти, – идет «отходняк» после стресса. Сеанс связи – это сильнейший стресс: в такие моменты стоишь, как голый, именно сейчас тебя могут поймать за руку…
Он загнал машину в гараж. Вышел через внутреннюю дверь в подвал. Когда рука легла на выключатель, вспомнился давний сон, сердце ёкнуло: вдруг не включится? Включился. Он прошел через подвал, попутно отметив, что окна изнутри покрылись легкой испариной: где-то все-таки просачивается влага. Прошел через мастерскую и спортзал. Вышел в прихожую. Прислушался. Тишина не понравилась своими оттенками. Достал из тайника за обшивкой заряженное ружье, снял ботинки и в носках, стараясь не шуметь, обошел дом. Никого и ничего. Крикнул, выставив стволы: «Есть кто? А н у, выходи!» Тишина. Причем нормального оттенка. Никого нет. Один он.
«Погоди, а Света? До сих пор не приехала, что ли? Ну и переговоры у них пошли…»
Половина двенадцатого.
Телефон жены не отвечал. Спать не хотелось. По крови гулял даже не адреналин, а какой-то мутный его заменитель, ядовитый и мерзкий. Сергей не знал, чем перебить этот вкус. Он посидел перед телевизором, потом решил, что надо выпить чего-нибудь крепкого. Но только не здесь.
Он поднялся наверх, толкнул дверь. Верхний свет включать не хотелось, включил подсветку. Обитая шотландкой огромная комната с дорогими утесами и редкими горными хребтами аудиоаппаратуры, увешанная старыми постерами с изображением давно умерших кумиров, – остров его молодости, его любимая комната, выступила из темноты мягко и вкрадчиво, как профессиональный убийца. Тьфу-тьфу- тьфу…
Мигунов застыл на минуту, не убирая руку от выключателя, словно вспомнил что-то важное. Потом направился к бару. Нет, сперва зарядил в «вертушку» виниловый диск Пресли, раритетную сорокапятку «All Shook Up», декабрьский тираж пятьдесят седьмого года. Это сравнительно недавнее приобретение, недавнее и недешевое, а вот ту пластинку, что он купил с рук у какого-то иностранца в семьдесят второмм, отдав скопленные за год то ли сорок, то ли пятьдесят рублей, жуткая сумма по тем временам, – ту пластинку разбил маленький Родька. Жалко. До сих пор жалко. Раритет – это, конечно, хорошо, и аппарат у него сейчас, который курсанту Мигунову даже не снился, – Элвис здесь как живой, дышит, слышно, как связки сокращаются… Но уже не то.
Сергей налил себе полный стакан виски и выпил залпом тут же, у стойки. Налил еще. Прошелся по комнате со стаканом в руке, вихляя бедрами и подпевая Элвису «yeah, ye-e-yeah». Облил брюки. Остановился. Нет, не то. Танцевать ему не хотелось. Выпил опять. Усмехнулся – классика: нервный срыв требует расслабления, а лучше алкоголя для этого ничего в мире не придумано. Любой, даже начинающий контрразведчик знает: кто напивается без видимой причины время от времени – тот шпион! Правда, в России много и не-шпионов, которые беспричинно напиваются. Так что здесь этот признак мало пригоден…
Элвис замолчал. Автоматический подаватель бесшумно поставил следующий диск.
Сергей уже автоматически переводил «16 тонн», точнее, в сознании сразу возникал русский текст: за столько лет Света его хорошо натаскала… Где же она… Обнять, прижаться, раздеть, забросить стройные ноги себе на плечи, растворяя грызущие душу тревогу и страх…
Успокоиться. Отвлечься. Сосредоточиться на музыке.
Ладно, Бог с ним, с несчастным шахтером, лучше споем нашу, курсантскую, наложенную на знаменитый мотив.
Он попытался изобразить бомбардировщик, расставил руки, «полетел»… Нет. Чего-то не хватало. Точнее, не хватало всего – и бодрости, и куража, и напора. А ведь совсем недавно в этой самой комнате три старых друга: Семга, Катран и Мигун – дурачились и орали, расставив руки в стороны, кружили, словно боевое авиазвено, и всего им хватало – и напора, и куража…
Может, надо дозаправиться? Он плеснул себе еще виски, выпил залпом, не ощущая вкуса.
Нет, лучше не стало. Русский человек не привык пить в одиночку. А ему и не с кем: друзей нет – близко никого подпускать нельзя. Разве что с Семгой и Катраном позволил себе однажды расслабиться… А когда один – и песня не помогает…
А-а, вот в чем дело… Это не наша песня, не ракетного училища, это общая, ее все кому не лень пели. Сейчас начнем нашу, курсантскую, ту, что Дуба сочинил, про Ардона, – и будет совсем другое дело…
Тяжелые басы бьют по натянутым нервам. Расставив руки-крылья, дальний бомбардировщик Мигун медленно пересекает комнату. Да, конечно, это совсем, совсем другое дело!
Только без паники. Для тебя наступает новая эра, новый этап, ты знал, что так может произойти, готовился к этому. Вычленить главное, отмести второстепенное… Что главное на данный момент? Главное – доказательства. Точнее, отсутствие таковых. Их трое, в былые времена посадили бы всех троих. Но сейчас демократия: надо указать на одного, конкретно. Кто укажет? Дядя Коля? Его, наверное, уже и на свете нет. А хоть и есть – это травленый волчара, он палец не протянет. Кертис Вульф? Хм, смешно… Дрозд? Тоже
